Князь Александр Невский - Ирина Александровна Измайлова

– И что же? Не в храм зову, к столу приглашаю.

Но Эрих покачал головой:

– Нет, погоди. Если зовёшь, мы сядем с тобой за тризну. Но сначала нам нужно тебе кое-что рассказать. Подойди! – обратился немец к своему спутнику.

И когда тот приблизился, представил его:

– Легат его святейшества папы римского, прелат де Плано Карпини[34]. Я с ним недавно познакомился.

Священник почтительно поклонился князю. И заговорил по-русски, правда, куда хуже Эриха:

– Меня зовут Джованни. Твой друг убеждать меня сюда приехать и рассказывать, как умер твой великий отец, князь Алессандро.

Александр не сводил глаз с папского легата:

– Но… Я знаю, как он умер.

– Нет, ты не знать. А я видел всё свои глаза. Если бы слуги Туракана-ханум были заметить, я бы не уезжаль оттуда живой! Она отравила твой отец. Отравила ему плов на свой ужин. Сама. Я видеть, как она лить туда яд!

Потрясённый князь, забывшись, схватил итальянца за руку:

– Ты мог ошибиться! Может, это была какая-то приправа?..

– Приправы не носят в поясе и не подливают за полой шатра так, чтобы никто не мог видеть, – вместо Джованни заметил Эрих. – Легат увидел всё случайно, собираясь войти в шатёр ханши, и вовремя сообразил отойти назад, будто его там и не было.

– Но зачем?! За что?! – закричал, уже не сдерживаясь, князь. – Отец исполнил все их условия!

Плано Карпини в свою очередь взял Александра за руку, унимая его гнев и горе:

– Ты не знать, что думает Туракана-ханум. Её сына, хана Гуюка, за большой-большой деньги покупали хазары. Чтобы он опять пошёл война на Русь. Этого же хочет и его мать. Ей не нужно мира с русскими. И ещё она ненавидеть хана Батыя, а тот может взять весь власть себе. Она понимала, что сильный русский князь помешает война.

Александр со стоном схватился за голову.

Эрих толкнул прелата в бок и проговорил по-латыни:

– Ты не сказал ему главного.

– Я скажу… Я бы не стал ехать к тебе, князь Алессандро, только чтобы это всё говорить. Тебе бы Эрих сам рассказывал. Но я видел того человека, который рассказал хану Гуюку и его матери, что князь Ярослав обещал римский папа принимать католическую веру. Со всей Русью вместе. А татары очень боятся, что Русь и мы будем вместе. Против них.

– Что?! – вскипел Александр, кажется, готовый кинуться на итальянца. – Мой отец не мог дать такого обещания!!!

– Он и не давал его. Я знал бы об этом первый. Тот человек солгал. Он – предатель. И я видель его в лицо. Эрих не видель. Поэтому он (Джованни указал на немца) уговорил меня ехать с ним к тебе. Рассказать всё и показать того человека. Он ваш, русский.

Александр обратил к итальянцу потемневшее лицо:

– Он не наш. Ты знаешь, где его искать?

– Его не надо искать. Он здесь, в той зала. Я видел.

Князь крепче сжал руку итальянца:

– Покажешь? Из-за двери. Не бойся, никто не увидит.

Джованни покачал головой:

– Я – священник, а не шпион. И я никого не бояться. Идём, буду показать открыто.

Вслед за стремительно шагающим Александром Эрих и Плано Карпини вошли в палату. Их даже не сразу заметили.

Взгляд прелата скользнул по лицам сидящих за столами и остановился на одном из собравшихся.

– Вот он.

Палец Джованни указывал вглубь залы. Средних лет боярин обернулся, встал и, вдруг поняв, в чём дело, бросился к дверям, от которых князь и его гости успели отойти.

Эрих преградил путь предателю:

– Куда?

– Я ни в чём не виноват! – закричал боярин. – Ни в чём! Князь, меня оговорили!

– Кто оговорил-то и в чём? – с глухой усмешкой спросил князь. – Если не виноват, то откуда знаешь про оговор? И зачем побежал? Слышь, боярин Фёдор Ярунович, для чего ты отца моего оболгал? Как посмел сказать хану, что Ярослав собирается католическую веру принять? Ну?!

Боярин побагровел, затем мгновенно так же сильно побледнел. По его лицу струями полился пот.

– Я… Князь великий, помилуй!

– Говори!

Александр подступил к нему, схватил за ворот камзола, поднял, как щенка, и встряхнул:

– Говори! На дыбе всё едино скажешь!

– Н… не надо! Мне… Мне много золота дали.

– Кто?!

– Посланный. Сказал, что от магистра Вильгельма.

Эрих рассмеялся:

– От Вильгельма Моденского, магистра Тевтонского ордена. Вот тебе, Александр: казалось бы, ордену смерть князя невыгодна – какой-никакой, а он поддерживал мир с татарами. Не понимает, что ли, глупец Вильгельм, что после Руси татары к нам придут?

Собравшиеся в палате люди до поры созерцали и слушали всю сцену молча. Лишь несколько неразборчивых растерянных возгласов пронеслось по залу. Но вдруг напряжение прорвалось и палата взорвалась криками и проклятиями:

– Собака! Пёс продажный!

– Иуда поганый!

– Аспид ночной!

– Дайте его сюда, своими руками задушу!

Люди срывались с мест, прорываясь к преступнику. Тот с визгом цеплялся за одежду Александра.

Князь поднял руку и громовым возгласом остановил толпу:

– Молчите все! Что же, мы память отца моего и нашу православную тризну опоганим кровью этого христопродавца?

Он обернулся к страже:

– Возьмите его. И сей же час повесить. Прямо на площади.

Вопящего от ужаса предателя вытащили из палаты. И сразу, будто по волшебству, воцарилась тишина.

– Спасибо тебе, – обернулся Александр к Эриху фон Рауту. – И тебе спасибо, Джованни. Ты тоже рискуешь, приехав сюда.

– Ничем я не рискую, – возразил итальянец. – Я – посол. И знаю, что ты чтишь законы. А про то, за чей золото продался ваш боярин, я не знал. Хотя догадывался… Само собой, его святейшеству едва ли будет понравиться мой поступок. Но папа знает, что ложь должна быть наказана. Тем более ложь, из-за которой умер великий государь.

И добавил по-латыни, обращаясь уже только к Эриху:

– Во всяком случае, его святейшество не станет говорить, что это не так!

Глава 4

Послание хана Батыя

Лето года тысяча двести сорок седьмого от Рождества Христова[35] выдалось прохладным. Часто шли дожди. Зато осень стояла тёплая, сухая и солнечная, будто извинялась за то, что лето проявило несвойственную ему суровость. С середины сентября леса и рощи нарядились в золото, но было тепло, так тепло, что птицы, те, которые не собирались улетать на юг, а оставались дома, заливались пением, будто по весне.

В один из таких дней на новгородском воинском плацу не было упражнений, воины были заняты другими делами.

Но плац не остался пуст. Он был очень красив, наполовину закиданный яркой опавшей листвой. Лёгкий