Robbie Williams. Откровение - Крис Хит

«За что ты меня любишь? Обращаюсь с тобою по-уродски. Сама понимаешь. Почему ты мне веришь? Я знаю, где мне место. Когда я не с тобой»

«Прям индульгенция на то, чтоб быть хером моржовым, верно?» — замечает он.

«Зачем ты принимаешь это? Почему тебе не все равно? Ты не будешь скучать по мне. Не будешь целовать меня. Когда меня нет рядом».

Они останавливаются на мгновение.

«Не может же быть так легко, правда?» — спрашивает Роб.

«Может», — отвечает Гай.

В следующие примерно полчаса они сосредоточенно пишут текст песни.

«Так, уже три, — говорит Роб, но тут же поправляется: — Две, точнее. Ковбойская очень хороша, но слишком уж многословная».

Затем они на какое-то время возвращаются к работе над первой песней, и в качестве финального завитка Гай придумывает нисходящую мелодию для финала припева — она станет одной из самых заметных деталей песни. Песня, собственно, станет «Go Gentle», первый сингл с альбома. Более бодрая песня получит название «Shine My Shoes» и станет первым треком альбома Swings Both Ways и первым номером последующего свинг-турне.

Они вернулись.

После того как Гай уехал, Роб ненадолго задерживает в студии — приходит в себя, расслабляется.

«Мне кажется, я ни с кем так не сидел за пианино и так не сочинял, кроме как с Гаем, — говорит он Крису Бриггсу. — Гай же реально талант, согласись!»

* * *

На следующий день Гай сообщает, что у него инфекция грудной полости, и что он с ней боролся весь прошлый вечер. Тут возникает знакомое им обоим эхо.

«Именно это происходило, когда мы сочиняли „Angels“», — напоминает Роб.

«Оно, да. У меня тогда было острое воспаление пазух, — вспоминает Гай. — Я даже врача на дом вызывал».

«Великим он становится, — подытоживает Роб, — благодаря хворям».

Позже, когда Роб вышел, Гай кое-что договаривает. «Мне плохо было. Я врача не вызываю никогда. В тот день что-то со мною происходило странное. Может быть, я понял. Возможно, мой мозг слегка взорвался от мысли, что я, проведя тридцать два года на этой планете, написал хит».

* * *

Сегодня днем Роба посещает свежая идея.

«Гай, нам надо написать песню под названием „Thin“ — „Худой“. Свинговую песню о том, как худеть».

«То есть там будет перечисление всего, чего тебе нельзя?» — спрашивает Гай.

«Давай напишем о том, что знаем, — говорит Роб. — А я знаю, что такое пытаться быть худым, но ничего не добиться».

Идея песни-списка приводит Гая к «My Favourite Things». Он наигрывает вариацию на фортепиано, и довольно быстро нащупывает свой мотив — эдакий ярмарочный вальсок. А Роб почти сразу же запевает — «Никакого обеда на завтрак / И только тоска на ланч / И блестящей самооценки… лишь воздуха глоток… я не видал другой такой худышки».

Тут же рифмы цепляются одна за другую, идут потоком: Лара Флинн Бойл, истощенные королевские персоны… Лена Заварони, получу ль я «Тони»? — живут полсекунды и исчезают, забываются, отбрасываются. Но когда Гай добирается до припева, он поет:

И хотя текст еще требует шлифовки, но второй день сотрудничества приносит песню, которая будет включена в альбом: «No One Likes A Fat Pop Star».

Немного погодя Роб рождает строчку «грустнее не бывал я никогда».

«Потому что так и есть, — говорит он. — Чем я худее — тем грустнее». И разражается хохотом.

«Правда что ль?» — спрашивает Гай.

«Ну да. Я самым худым был в период записи Swing When You’re Winning. Мы тогда ж и „Feel“ написали. И это, наверное, был самый депрессивный период в моей жизни».

«Даже когда мы записывались?» — удивляется Гай.

«Ага!» — уверяет Роб.

«Ну, ты скрывал это очень умело», — говорит Гай.

«Я от двадцати до тридцати лет находился в сильной депрессии. Ничего не улучшалось до… — он обдумывает, потом ухмыляется: — до пары недель назад».

* * *

Роб и Айда ужинают с Гаем и его женой Эммой. Обсуждают все за и против жизни в сельской местности.

«У нас свой лес», — говорит Роб про их Уилтшир.

«Гай захотел топор, — говорит Эмма, вспоминая, что когда-то у них тоже был дом за городом. — А я сказала нет».

«Нет топору?» — спрашивает Роб.

«„Нет“ — Гаю с топором», — проясняет Эмма.

Роб сочувственно кивает. «У меня легкое нарушение координации, — говорит он. — Любой нож меня порежет. Ножницы отхватят палец. Упаковки рвутся. Ящик не могу спокойно выдвинуть — он вырывается. Я никогда не чувствую: так, вот с этого момента вещь ломается…».

Они обсуждают уход за детьми. Эмма говорит, что Гай однажды поменял подгузник.

«Должна сказать, что Роб делает немножко больше», — говорит Айда.

«А мне нравится подгузники менять», — замечает Роб.

«Он не плох, — продолжает Айда. — Хотя робова техника оборачивания пеленкой требует некоторого совершенствования. Но он к делу подходит страстно и энергично, что мне очень нравится».

На пути обратно в студию Роб делает крюк, дабы провести пару минут с Тедди. Она плачет. Он поет ей «Dancing In The Street», потом «Baby I Got Your Money» из репертуара Ol’Dirty Bastard. Она не успокаивается, и он применяет иной прием: «Мы богатые! — увещевает он. — Все отлично! Беспокоиться не о чем!»

* * *

В следующие несколько дней Роб и Гай все время дорабатывают те три песни.

Однажды днем в дверях появляется Айда.

«Хочу тебе показать, что дочь твоя со мной сделала, — говорит она, указывая на какашки на брюках и такого же цвета на футболке. — Она через подгузник, через одежду свою. Я вся в ребенкином говне. А на спине еще рвота какая-то».

«А мы для Тедди чудесную песню сочинили», — говорит ей Роб.

«И как назвали? „Моя какашечная поэма“?» — спрашивает она.

Эта фраза напоминает Робу один эпизод. С папарацци. Как они подловили его в аэропорту LAX, когда он прилетел в Лос-Анджелес перед Рождеством. Фотографии потом опубликовала Daily Mail — среди фото был крупный план его темно-серых спортивных штанов.

«Они объявили, — говорит он, — что на мне детская тошнота».

На самом деле более того — издание это даже в заголовок вытащило: «Не все только рок-н-ролл: Робби Уильямс приземлился в Лос-Анджелессе с женой Айдой и их дочерью Тедди… в штанах с детской рвотой».

Трогательный рассказ о том, что такое отцовство: каким бы богатым, знаменитым и летающим первым классом ты ни был, ребенок твой если захочет на тебя сблевать, то ты никак этому не воспрепятствуешь.