Урок возмездия - Виктория Ли

– Я не знаю, что ты сделала с ней во время каникул, – говорит Каджал, когда мы поднимаемся в свои комнаты. – Но что бы это ни было, оно сработало. Я уже думала, что она никогда не закончит эту чертову книгу.

Жар, окативший мои щеки, не имеет ничего общего с книгой Эллис и полностью связан с тем, «что я сделала с ней во время каникул». Интересно, написано ли это у меня на лице – и могут ли они обе все это прочитать, несмотря на мои попытки казаться спокойной и невозмутимой, когда я желаю им спокойной ночи на площадке второго этажа?

Свечи на моем подоконнике сгорели; теперь это кусочки расплавленного воска, обугленные фитили невозможно поджечь заново. Концом линейки я соскабливаю воск. Работа идет медленно, но я не останавливаюсь, пока не убираю все до последнего пятнышка. Вместо свечей я выставляю ряд разноцветных мраморных камешков, которые я купила в том антикварном магазине, где мы были вместе с Эллис. Я возвращалась туда перед каникулами, чтобы купить для Эллис пенсне. Я хотела подарить его в знак благодарности за то, что она помогла мне с промежуточными экзаменами, но забыла; и оно до сих пор лежит в бархатном футляре, спрятанное в ящике стола. Может, его лучше подарить, когда Эллис закончит книгу. Она сможет править рукопись, надев пенсне на кончик носа и держа в руке красную ручку.

Часы на столе показывают двенадцатый час, все ближе к полуночи. Я должна поспать. Сегодня вторник, но если у меня войдет в привычку ложиться так поздно, будет чертовски сложно вытащить себя из постели и пойти на занятия по истории искусства. Восемь утра во вторник – это совершенно невозможное время для занятий, но по крайней мере вставать так рано придется всего несколько месяцев.

Потом – лето. Дальше, надеюсь, колледж. Город. Новая жизнь.

Я дала себе слово не пить снотворного, но, пролежав в кровати полчаса и чувствуя бодрость, словно в полдень, я снова включаю лампу и тащусь к книжной полке. Я люблю Вирджинию Вулф, но, положа руку на сердце, «Миссис Дэллоуэй» неизменно меня усыпляет.

Я веду пальцами по корешкам, мимо книг «Орикс и коростель», «Таинственный сад»…

Нет.

Время остановилось – этот момент, эта комната существуют отдельно от остальной Вселенной, – когда я отдергиваю руку и прижимаю ее к груди, то не в состоянии дышать. Эта старая книга устроилась здесь, у меня на полке: тканевый переплет медленно отклеивается от среза, буквы в названии выцвели и стали серыми.

Это невозможно. Это… Я же преодолела это, кошмар закончился. Я моргаю, надеясь, что книга исчезнет, когда я открою глаза, будто игра света. Но нет. Ничего не меняется.

Трясущимися руками я вытаскиваю ее.

Черная пыль сыплется из страниц, сеется по полу у моих ног. Я провожу пальцами по обложке – и они становятся черными.

Могильная грязь.

Мой разум полнится ревущим звуком, заглушающим все остальное. Я открываю книгу, готовая найти там увядший цветок морозника.

И вижу на титульном листе фразу, написанную почерком Алекс: «Я никогда не говорила, что люблю тебя, но это так. Это всегда было так».

Эти слова… это мои слова из письма, что я написала Алекс после ее смерти.

Того письма, которое похоронили в ее пустом гробу.

Я захлопываю книгу и держу ее обеими руками, будто это сотрет то, что я видела. Мой взгляд снова устремляется в окно, мимо цветных камешков – мне не следовало задувать эти свечи, я не должна была позволить исчезнуть защите – и туда, в непроглядную ночь.

Когда я в первый раз нашла книгу в своей комнате, я подумала, что это злой розыгрыш Эллис. Но она никак не могла узнать, что я написала Алекс.

Потом я решила, что книга – это галлюцинация.

Но сейчас у меня нет галлюцинаций.

Я снова открываю книгу и перечитываю надпись. Написано рукой Алекс… Ошибки быть не может. Несмотря на это, я достаю старые письма, которые она мне присылала, и устраиваюсь на полу, сравнивая букву «г» в книге с острыми выступами в почерке Алекс, когда она была жива. Вспоминая то, как она всегда забывала ставить знаки препинания и начинать новое предложение с заглавной буквы.

Эти строчки в книге написала Алекс. Недавний прием таблеток не изгнал ее, она не исчезла перед лицом наших с Эллис отношений. Она здесь. Она всегда была здесь, ее дух взывал к наследию магии, глубоко проникшей в кости этой школы, к темному проклятию, которое заразило меня в ту ночь, когда я пролила свою кровь на череп Марджери.

Хватит.

Я больше не могу так жить.

Пора встретиться с Алекс лицом к лицу.

Пора заплатить за мои преступления.

Кладбище находится в Кингстоне; слишком далеко, чтобы идти пешком.

Я краду велосипед Каджал, еду в город и беру машину в аренду там же, где в прошлый раз, по фальшивому удостоверению личности, которое моя мать подарила мне в шутку на шестнадцатилетие; последнее, чего мне хотелось бы сейчас, это целый час сидеть на заднем сиденье чужой машины и отвечать на вопросы о том, что я изучаю в школе, почему я так поздно не дома, почему я выгляжу так, словно увидела привидение.

Укутанное снегом, кладбище выглядит совершенно иначе, чем во время нашего с Эллис визита. Надгробия торчат из мрака, как внимательные призраки, черные и молчаливые. Я приезжаю на место в четыре утра, ночь темная как никогда, холод пробирает меня до костей сразу, как только я выхожу из машины и миную железные ворота.

Снег лежит по колено; я буквально ползу мимо мавзолея к молчаливому дубу, охраняющему могилу Алекс. Под этой массой погребены заросли морозника, могила выглядит безымянной. Нетронутой.

Как только я опускаюсь на колени у надгробия Алекс, то понимаю, что снег здесь был сдвинут. Это не безупречное одеяло, покрывающее другие могилы; снег здесь недавно копали, чья-то жалкая попытка скрыть то, что сделал.

Я оглядываюсь, ожидая обнаружить сумрачную фигуру сзади, но на кладбище нет никого, кроме покойников.

Алекс все же не погибла в том озере. Мы не нашли труп, потому что нечего было находить.

Пока я бежала со скалы искать ее тело, Алекс вылезла из черной воды и укрылась в лесу, исчезнув без следа.