Скверна - Сергей Малицкий

– Он здесь, – прошептала Бетула.

– Кто? – напрягся Игнис.

И в самом деле? Кого он мог пугаться?

– Тот, кто послал тех пятерых, – ответила Бетула. – Или нет. Тот, кто ждал их здесь. Чтобы принять груз. Не уверена… Кто-то…

– Принять груз? – не понял Игнис. – Ты сейчас обо мне говоришь?

– О тебе, – утомленно заморгала Бетула. – Или о том, что внутри тебя. Ведь дело в этом?

– Опять магия воды, – нахмурился Игнис. – Никс Праина…

– Не уверена, – задумалась Бетула, опустила в воду кисти. – Другая магия… Нет, без нее здесь не обошлось, но ее магия осталась на перевале. А это… Это не магия воды, земли, огня или воздуха. И одновременно и то, и другое, и все прочее. Горячая, словно огонь, твердая, как земля, быстрая, как воздух, переменчивая, как вода. И гнусная, как бездонная пропасть… Это что-то чужое… Совсем чужое… Как Лучезарный… Как черная искра от его огня… Я помню эту гнусь, помню…

– Помнишь? – не понял Игнис.

– Я все помню, что было здесь, – откинулась, распустила в стороны руки Бетула… – С первого ростка все помню… И это тоже… И он смотрит на тебя…

– Что он делает? – растерянно наклонился, вслед за Бетулой плеснул воды в лицо Игнис.

– Смотрит, – прошептала Бетула. – И как будто смеется. Забавляется. Он готовит какой-то подарок… Гнусный подарок. Чтобы посмотреть… Чтобы повеселиться… Я вижу, ты хочешь найти и успокоить шутника? Но его не нужно искать.

– Почему? – стиснул зубы Игнис.

– Ты не возьмешь его, – покачала головой Бетула. – Он не сам по себе. Он как щупальце глубинного зверя. Что толку отсекать это щупальце, если у тебя нет средства от стального клюва, к которому оно ведет? К тому же он очень силен. Не так, как я. И не так, как ты. Иначе. Я и сама не могу разобрать его… Он… не такой. Чужой. Совсем чужой… А сил все еще нет. Я устала. Ладно. Нужен отдых. Пойдем. Я хочу петь.

– Петь? – опешил Игнис.

– Да, – она обняла его, позволила подхватить себя на руки, прошептала чуть слышно: – Донеси меня до постоялого двора. Он через три улицы справа. Но не ходи никуда, пока я не открою глаза. Даже если стемнеет. И ночью никуда не ходи. Будет тяжко. И слушай меня. Постарайся услышать. Это очень важно. Я хочу дать тебе часть своей силы.

Игнис донес Бетулу, которая уткнулась носом ему в плечо, до постоялого двора быстро. Улицы города не были пустынны, на них кипела какая-то непонятная на первый взгляд жизнь, которая прояснилась только к концу этого переноса спящей девчонки от реки к отдельной комнатке на третьем этаже постоялого двора. Город жил проездом и проходом через него путников. Наверное, только со стороны гор путники были редкими гостями Ультимуса, а с юга или севера их было предостаточно. Поэтому и мест на постоялом дворе, кроме закутка под крышей, не оказалось. Хозяин, безбородый ханей, который сносно изъяснялся по-атерски, сокрушался тому, что столь нежное существо, как то, что нес на руках Игнис, утомилось в долгом пути, и извинялся, что так высоко приходится подниматься; места в городе мало, строиться можно только в высоту. Зато он же и не думал интересоваться у Игниса, откуда тот пришел и куда направляется. Задавать такие вопросы, скорее всего, было не принято. Игнис уложил Бетулу на топчан, заказал в комнату еду, пару ведер теплой воды, лег на соседний топчан и задумался о том, что услышал от девчонки. Теперь ему казалось, что он знает Бетулу и понимает ее меньше, чем тогда, когда нес ее на руках с поганого корабля. Что она хотела ему сказать? О каком человеке, что ждал Игниса в Ультимусе, пыталась поведать? Что за чужая магия стояла за ним? Что за подарок он готовит Игнису? Отчего будет тяжко ночью? И почему Бетула не поет? Ведь она собиралась петь?

Игнис поднялся, подошел к топчану Бетулы, прислушался. Песни не было слышно. Девчонка дышала ровно, но как будто спала. Во дворе послышались шаги. Игнис прислушался, схватился за рукоять кинжала. Голос служки попросил разрешения войти. Через минуту в комнате стараниями двух помощников хозяина постоялого двора оказался поднос с едой, полмеха легкого вина и два ведра теплой воды. Мальчишки-подносчики с веселым смехом застучали босыми пятками по лестнице, и тогда Игнис наконец услышал пение.

Пела Бетула. Но звук, едва различимый звук, который больше напоминал дрожь, гудение колокола, которое ощущается только пальцами, исходил как будто не от нее. Он рождался в воздухе. Гудело все – стены, пол, потолок, сумрак, наполняющий закуток под крышей, трепещущий огонек сальной свечи, вода в ведрах, неровные стекла в крохотном оконце, стекла, которые становились чернее с каждой минутой, сверток, который остался лежать на полу, и сам Игнис – с макушки до кончиков пальцев. В какое-то мгновение Игнису показалось, что он не сидит на табурете у топчана Бетулы, а парит в воздухе. И она парит в воздухе, потому что от этого гудения воздух стал густым и вязким. И двигаться в нем можно только медленно. И падать – медленно. Так медленно, что невозможно удариться. И он упал на ее топчан, а она, которая парила под потолком, опустилась на него, чтобы стать к нему так близко, как только могла. И в это мгновение Игнис наконец понял главное, что вот это хрупкое, тонкое, сильное и беспомощное существо из тех теней, что были прежде всего. Прежде гор, морей и равнин. Прежде лесов и степей. Прежде птиц и зверей. Прежде человека. Прежде Лучезарного, Семи Звезд и Бледной Звезды. И даже прежде Энки и тех, кто стоял рядом с ним. И что она появилась примерно в одно время с теми, кого Окулус, не решаясь углубляться в то, что непонятно ему самому, обозначал странными именами – Абзу, Тиамат, Лахму, Лахаму и еще какими-то, вызывающими такое же гудение, как эта песня, раздающаяся не из горла Бетулы, но из ее груди. И еще он понял, что она со всей своей силой слабее не только его, но и слабее тонкого цветка, выросшего на дороге и обреченного на гибель под первым же каблуком.

– Будь… – прошипела, изогнувшись, приблизившись губами к его уху, стиснув своим естеством его плоть, Бетула. – Будь стоек. Слушай, всегда слушай, слух – главное. Слушай. Но не теперь. Теперь я за тебя. Не бойся. Я справлюсь. Ты, главное, прячь то, что в тебе. Старайся. Потом будет легче. Оно само будет прятаться.

Острие черного клинка вышло из ее груди так, словно собиралось в движении пронзить и ее, и его. Но оно вышло медленно. Очень медленно. И алая кровь Бетулы на этом клинке тут же обратилась прозрачным древесным соком, загустилась до янтарной смолы, а вслед за этим короста, ржа начала поедать сталь. Вот острие затупилось, лезвие выщербилось, ржа посыпалась, обращаясь еще до груди Игниса вялым яблоневым цветом, и рана в груди Бетулы затянулась, блеснув каплей все той же яблоневой смолы.

– Вот видишь? – прошелестела Бетула, наклоняясь, прижимаясь к Игнису, и через ее плечо он увидел искаженное ужасом женское лицо убийцы, которую скрутили древесные побеги и теперь стягивали подобно петлям гигантской змеи в неразличимый кокон. – Я справлюсь. Ты возьмешь мой меч, и пока он будет с тобой, я буду с тобой. Но если даже ты лишишься его, я останусь в тебе. Прощай. Мы увидимся не скоро. Если еще увидимся.