Черное море. Колыбель цивилизации и варварства - Нил Ашерсон

Первый славный период наступил для Сумелы во времена Трапезундской империи Комнинов. Алексей III (1349–1390) оказывал монастырю особое покровительство, поскольку спасся от бури благодаря заступничеству этой иконы Богоматери. Император оплатил восстановление обители, а в 1361 году взобрался туда, чтобы наблюдать солнечное затмение. Второй период процветания наступил в XVIII веке, спустя долгое время после турецкого завоевания, когда в Гюмюшхане было открыто месторождение серебра. Митрополиты Халдии, региона вокруг Гюмюшхане, взяли монастырь Сумела под свое крыло и оплатили строительство новых зданий, новые настенные росписи и реставрацию средневековых фресок. Они могли себе это позволить, поскольку большинство их происходило из рода Фитианов – семьи, которая получила от султана подряд на разработку серебряных рудников.

Турецкие путеводители, которые продаются на Таксим Мейдане, так рассказывают о Katastrofē 1923 года: “После провозглашения республики греки, жившие в этом регионе, вернулись в свою страну, и монастырь Сумела был эвакуирован и заброшен”. В свою страну? Вернулись? Они жили в Понте почти триста лет! Их понтийский диалект был непонятен афинянам XX века. Их миром был берег Черного моря, а их родственные связи за границей к XX веку были представлены многочисленными эмигрантами из числа понтийских греков, уже осевших в Российской империи – на Кавказе, в Крыму, на землях вокруг Азовского моря.

И все же путеводители ошибаются не во всем. В течение всего XIX века два исторических фактора оказывали все более сильное воздействие на древнее сообщество понтийских греков: идеология и практицизм. Первым фактором был греческий национализм, центром которого был сначала Константинополь, а затем Афины, одновременно прогрессивный и романтический. Вторым фактором было утверждение Российской державы вокруг Черного моря и последовавшие за этим войны, в результате которых Россия продвинулась до Балкан на западе и до прибрежных регионов Кавказа на востоке. Каждая война, увеличивая напряжение между христианами и властями Османской империи в Анатолии, влекла за собой отток греков в гостеприимную Российскую империю и приток беженцев-мусульман в Понт, по большей части с Кавказа. После Русско-турецкой войны 1828–1829 годов приблизительно 42 000 греков, почти пятая часть понтийской популяции, ушли вслед за российской армией. Греки уезжали и после Крымской войны, большая часть их осела в Грузии и Крыму. Очередная волна эмиграции началась после Русско-турецкой войны 1877–1878 годов – примерно к 1880 году почти 100 000 греков нашли убежище под защитой православного русского царя. Последние подобные перемещения имели место во время Первой мировой войны. Русские войска, наступавшие вдоль южного побережья Черного моря, занимали Трапезунд на протяжении двух лет, с 1916 по 1918 год, и когда они ушли, еще 80 000 греков отбыли вместе с ними, боясь репрессий.

Однако “понтийское Возрождение” пришло с запада. Греки вокруг всего Черного моря устремились навстречу новым, безбрежным коммерческим возможностям XIX века, которые предоставляли им морские грузоперевозки, банковское дело, разведение табака и обрабатывающая промышленность. Свое благосостояние они тратили не только на капиталовложения, но и на просвещение и культуру. К примеру, Григориос Мараслис, чья семья происходила из Пловдива (на территории современной Болгарии), в 1897–1907 годах был одесским градоначальником. На собственные средства он основывал школы, библиотеки, педагогические училища не только в Одессе, но и во Фракии, Пловдиве (Филиппополе), в Салониках, на Корфу и в Афинах.

Это процветание охватило и Трапезунд, особенно в те десятилетия, когда порт служил конечным пунктом того сухопутного пути, который вел из Индии через Персию на запад (экономический подъем резко прекратился в 1869 году с открытием Суэцкого канала). В городе были европейские консульства и полдюжины греческих банков. Весь Понт выигрывал от учреждавшихся повсеместно учебных заведений, а с современной системой образования пришло совершенно новое, светское поколение учителей, которые учились в Константинополе или в Афинах и говорили не на понтийском, а на классическом греческом.

Впервые интеллектуалы задались целью дать жителям Понта местное национальное самосознание. Для этого требовались “истоки” и “корни”. Энтони Брайер рассказывает, как “Триантафиллидис, школьный наставник в Халдии… крестил своего сына Перикла и отправил его в Афины, откуда он возвратился после 1842 г. преподавать труды Ксенофонта и классический греческий в Трапезундском фронтистерии[50]… к 1846 г. учителя переименовали Гюмюшхане в «Аргируполис»”. Это был типичный случай культурного создания нации: учителя принялись пересаживать Понт, как черенок, на почву не просто Византии, а самих Афин Перикла. Тот же процесс шел по всему греческому миру Черного моря. Школьные учителя и учебные планы приходили из Афин, принося с собой новое понимание греческого самосознания, которое связывало православные греческие сообщества Черного моря с греческой “нацией”.

Этот национализм никоим образом не ограничивался бесплодным полуостровом “Малой Греции” в Эгейском море. Некий оратор разъяснил эту новообразованную идентичность в греческом парламенте в 1844 году: “Королевство Греция – это еще не Греция, оно составляет лишь одну ее часть, самую маленькую и бедную… Грек – это не только человек, живущий в пределах королевства, но и житель Янины, Серре, Адрианополя, Константинополя, Смирны, Трапезунда, Крита и любой земли, связанной с греческой историей и греческой расой… Есть два главных центра эллинизма: Афины, столица королевства Греция, и Город, мечта и надежда всех греков”. И раньше существовала “великая идея”, миссия возрождения Романии, которая должна была простереться от Афин до границ Грузии и Украины, со столицей в Городе. Но теперь “великая идея” обрела гораздо более впечатляющий космогонический миф, восходящий к Парфенону, Стое и Марафонской битве.

Именно по этой причине в 1923 году Хрисанф, последний митрополит Трапезундский, счел возможным увести 164 000 понтийских греков “домой” в Грецию – страну, чужую для них физически, климатически, политически и лингвистически. К тому времени им заведомо некуда было больше идти. Российская империя превратилась в Советский Союз, который с подозрением относился к грекам после опустошительной оккупации Одессы и Севастополя греческой армией в 1919 году. Грузия, где поселились сотни тысяч понтийских греков, после русской революции стала было независимым государством, но была снова завоевана большевиками. Попытки заручиться на Парижской мирной конференции международной поддержкой для создания независимой “республики Понта” или Армянского государства в Малой Азии, которое включило бы Трапезунд и предоставило бы понтийским грекам внутреннюю автономию, ни к чему не привели.

Греция, подстрекаемая Дэвидом Ллойдом Джорджем, вторглась в Анатолию, но была наголову разбита Кемалем Ататюрком в 1922 году. Годом позже, после заключения Лозаннского мирного договора, произошел “обмен” мусульманских и христианских меньшинств. Грекам Стамбула и Эгейских островов к западу от Дарданелл было позволено остаться, но еще через полвека, в 1974 году, когда произошел греко-турецкий конфликт из‑за острова Кипр, уехали в большинстве своем и они. Великая идея наконец заглохла.