Ангелотворец - Ник Харкуэй

Сим Сим Цянь фыркает.

– В самом деле!

Вдова немного успокаивается и подзывает одного из носильщиков. Тот по ее приказу расставляет мебель в столовой так, чтобы почти полностью скрыть ее от глаз сына.

Опиумный Хан продолжает:

– Наследники невольно заставляют задуматься о передаче власти. Они приходят на смену отцам, понимаете? В таких делах спешить нельзя.

– Хотите успеть состариться?

Опиумный Хан улыбается.

– Чтобы совершеннолетие отпрыска совпало с наступлением моей недееспособности?

– В некотором роде. Разве вы не это имели в виду?

– Буду с вами откровенен: я хотел сказать, что должно подрасти следующее поколение, на глазах которого я истреблю тьму людей и наглядно продемонстрирую, какая участь ждет всех желающих сменить меня на престоле, когда мысль о необходимости наследника прочно поселится в умах аддэ-сиккимцев.

Джеймс Банистер обращает на него недоуменный взгляд.

– Кажется, вас слегка заносит, старина, – после небольшой паузы бормочет он.

– Не соглашусь, – отзывается Сим Сим Цянь. – Да, мера суровая. Однако богоугодная и даже богоподобная, не находите?

– Только если вы о языческих богах, Хан.

– Поневоле задумаешься. И я часто думал об этом в детстве. В Библии сказано, мы – как боги, потому что знаем добро и зло. В этом отчасти состоит наш грех. Но я убежден, что наиболее ярко выраженная черта Бога, самое явное его проявление, с которым человек сталкивается чаще всего, – это Его молчание. Великое, божественное невмешательство в наши дела. Христиане вам скажут, что Господь наделил нас свободой воли, капитан Банистер, и не преминут тут же добавить, что убеждены в его существовании, ибо Он постоянно живет в их сердцах и говорит с ними посредством знаков. Что ж, я не верю в знаки, а мое сердце годится только для того, чтобы качать жидкость по венам. Если однажды в нем кто-то поселится, я умру от нехватки крови. Посему я придумал замечательный проект, капитан Банистер. Я решил узнать наверняка. Я стремлюсь стать ближе к Богу.

– Похвальное стремление.

– И уникальное. Я – единственный из смертных, кто хочет стать ближе к Богу, уподобившись ему. На свете есть тысяча священных книг, и на каждое из слов в этих книгах приходится по десять тысяч священнослужителей, пророков и толкователей. Они не открыли ничего, что можно утверждать наверняка. Софистика цветет пышным цветом, демагогия правит бал. Суесловие – общепринятая норма. Искажение истины в порядке вещей. Я… иссекал эту гниль из многих, кого встречал на своем пути. И в конце они становились честными людьми. Но за все это время я выяснил лишь то, что нам ничего не известно о Боге.

– Мы даже не можем знать, существует ли он!

– Именно. И все же я верю, что он есть. Мой единственный догмат. – Сим Сим Цянь иронично улыбается – скорее, кривит губы. – Мое внутреннее чувство Вселенной, то, как все в ней взаимодействует со всем, совпадения и случайности, закономерности эволюции убеждают меня в этом. Я вижу часы и, желая понять их устройство, беседую с их создателем. Для некоторых ученых, философов, теологов это убедительный довод. Для других – нет. Мне довольно собственной веры. Однако… природа Бога, капитан Банистер, остается для меня тайной. Господь непознаваем. Безмолвен. Недоступен.

– Монахиня с вами не согласилась бы.

Сим Сим Цянь хмурится и вновь хлопает в ладоши, затем указывает рукой на одну из стен. Свет меркнет, и занавес на стене отъезжает в сторону, обнаруживая за собой покои. Стены и пол в них покрыты белым кафелем, всюду медицинские приборы и приспособления. Посреди комнаты висит распятый человек.

Опиумный Хан встает, вынуждая подняться и Джеймса Банистера. Похоже, сейчас будет экскурсия.

– Тело закреплено на специальной раме, – непринужденно начинает Опиумный Хан, подводя гостя ближе. – Я не позволю ему задохнуться. И, как видите, мы его укутали, чтобы не мерз. – Он учтиво отводит в сторону шерстяное одеяло, показывая тело жертвы. – Все проколы выполнены под наркозом. Мною лично, капитан. Я не нуждаюсь в подручных. И ангелах.

Когда они подходят к распятому, тот издает тихий стон. Действительно, спицы, пронзающие его кисти и ступни, выглядят весьма аккуратно, и сделаны они, похоже, из латуни. Осознание заставляет Джеймса Банистера содрогнуться: вокруг отверстий видны подпалины.

Сим Сим Цянь обходит распятого сзади и эффектно, как фокусник, скидывает с рамы, на которой закреплено тело, последнее одеяло. За крестом расположена огромная ультрамариновая спираль, темная и мрачная.

– Господу, конечно, не следовало бы этого допускать. Стены моей цитадели должны были уже рухнуть от Его громового гласа. Этот человек когда-то был священнослужителем, епископом; церковь направила его сюда проповедовать христианские истины, и он предпочел встать на сторону болотной бедноты, выступившей против меня. Он привел сброд под стены моего замка. Воистину, капитан, то был исключительный день. И вот он здесь.

Одним тонким длинным пальцем Сим Сим Цянь нажимает на кнопку. Спираль загорается не сразу. Сперва раздается гудение, и за это время человек на кресте успевает вернуться в реальность из иного мира у себя в голове, где он обрел убежище, и осознать, что сейчас будет. Он обращает на Джеймса Банистера умоляющий взгляд и раскрывает рот, однако заговорить не успевает: спираль вспыхивает, и распятый, изогнувшись, кричит. От его рук и ног поднимается запах свиных шкварок. Джеймс Банистер, борясь с дурнотой, пытается сосредоточиться на других деталях. Пожалуй, если сейчас его вывернет – или он заметно позеленеет, – ему несдобровать.

Распятый человек немолод и когда-то был относительно толст. Теперь кожа свисает с его костей влажным серым тестом. Протяжный истошный крик вдруг сменяется ужасным монотонным лаем.

– Первый месяц он молился, – говорит Сим Сим Цянь. – Потом осыпал меня проклятиями. Теперь он лает. Я низвел его до уровня зверя. Сильно подозреваю, что он меня боготворит. Со временем я обращу его в глину. Буду выращивать в нем розы. Может, сперва подожду, пока он умрет. А может, и нет. Как видите, Бог по-прежнему хранит молчание – нескончаемое, утомительное молчание. Если честно, меня берет досада.

Сим Сим Цянь опять взмахивает рукой, и занавеси смыкаются, пряча епископа. Спираль продолжает шипеть и трещать, когда на нее падают капли пота с бьющегося в конвульсиях тела. Крики теперь звучат приглушенно, но не замолкают. Лицо Опиумного Хана на миг омрачается, будто он сознает, что позволил себе бестактность.

– Примите мои извинения, капитан. Досадная оплошность. Прошу вас, садитесь. Ешьте. Я лишь хотел донести до вас, что… у людей могут быть разные мнения. Однако истины не знает никто. Первое меня больше не интересует, я стремлюсь во всей полноте постичь последнее.

– Понял.

– Пока нет, но скоро поймете. Я хочу уподобиться Господу и таким образом познать Его. Поэтому я повторяю Его пути и деяния, описанные во множестве священных книг. Братоубийство? Пожалуйста. Братоубийство, отцеубийство… все это я совершал. Истреблял целые поколения. Милосердие?