Ярославский мятеж - Андрей Васильченко

– Не сметь в окна глядеть. Перед собою гляди!»

Впрочем, очень быстро расстрелы переместились с железнодорожной станции непосредственно в город, даже на речные пляжи. Советский писатель Роберт Штильмарк («Наследник из Калькутты», «Повесть о страннике российском» и т. д.), подростком оказавшийся в Ярославле тех дней, вспоминал об ужасе, накрывшем город: «А тем временем папа с мальчиком Роней ходили по разрушенному, еще горящему Ярославлю. Насмотрелись такого, чего не на всякой войне увидишь. Однажды под босыми ногами Рони из приречного песка близ берегового устоя железнодорожного моста через Волгу вдруг выдавилась кровавая жижа… Проступив между пальцами, она, слегка еще пузырясь, быстро засохла, и смыть ее со ступней в волжской струе оказалось не так-то легко… Это они с папой ступили на присыпанные песком недавние окопы, ставшие могилами расстрелянных лишь вчера участников восстания. Свидетели потом говорили им, что расстреляли здесь многие сотни юнцов, зеленых мальчишек – гимназистов, студентов, юнкеров и кадетиков, в возрасте от 14 до 18 лет. Закопали до 800 тел… Их геройская армия из нескольких сотен обманутых пропагандой мальчишек осталась брошенной на произвол судьбы. Кровь этих мальчишек теперь и пузырилась под Рониными ногами, а были многие из них почти ровесниками ему, возможно, даже однокашниками – ведь Роня и сам недель шесть ходил в кадетах».

Оценить размах и топографию террора лета-осени 1918 года помогли разработки поисково-исследовательской группы «Июль 1918» (надо отметить, что именно один из ее создателей Н.У. Козак обнаружил более поздний «ярославский расстрельный полигон» под селом Селифонтово). Благодаря собранным свидетельским показаниям, документам, удалось восстановить часть страшных в своем натурализме подробностей.

По воспоминаниям краеведа Ивана Васильевича Озерского, жившего в 1918 году на улице Варваринской (ныне ул. Трефолева, 12), большевики, собрав подозреваемых мужчин, повели их от мельницы Вахрамеева по Рождественской улице (Б. Октябрьская) до железнодорожного моста у Всполья и там, за мостом, расстреляли. Раиса Васильевна Щелкачева в 1991 году рассказывала, что она в 1918-м в возрасте 11 лет со сверстниками видела, как расстреливали белых офицеров и скидывали трупы во рвы там же, за железнодорожным мостом. По воспоминаниям бывших водителей автоколонны № 1138, что находится справа от моста на Всполье, при рытье земли экскаватором находили царские медали, офицерские кокарды, монеты. О расстрелах за железнодорожной насыпью рассказали свидетели А.Г. Чуклинов, его жена Ксения Николаевна и М.Г. Кутузова. Пулемет стрелял с насыпи, пулеметный расчет состоял из трех человек. Они же рассказали о том, что после восстания трупы людей, подобранные в городе, свозили к тому же мосту. Трупами, присыпанными землей, была завалена территория от железнодорожной насыпи до поймы реки Которосль. Позже некоторые жители Красноперекопского района города Ярославля, «потомки седьмой тысячи», мародерствовали там. В 1976 году при рытье котлована для фундамента насосной станции, находящейся за заправкой напротив асфальтового завода, были обнаружены останки людей: простреленные черепа, бедренные кости и др. Рафаил Владимирович Балашов рассказывал о расстрелах за насыпью моста через Которосль. В 50-х годах там находили много стреляных гильз старого образца. В 60-е годы, по воспоминаниям С.Н. Епахова, жившего тогда на Гражданской, 17, соседи рассказывали о больших расстрелах у моста через Которосль. Долгое время на месте рвов, поглотивших трупы, возвышались насыпи-валы.

Теперь о расстрелах и захоронениях у Леонтьевского кладбища. Вот что писал в своей неопубликованной документальной повести Владимир Александрович Мясников: «В Ярославле, у подножия холма Леонтьевского кладбища, вырыли две гигантские могилы. Канаву длиной 150 метров забросали свозимыми на телегах с городских улиц белыми… Сколько их, никто не знает». Тогда немногих красных захоронили отдельно.

В 40-е годы канава увеличилась за счет захоронения ленинградских блокадников, снятых с поездов. Последующие земляные работы, проводившиеся в тех местах (строительство ДКЖ, спортивной площадки, дороги), подтверждают большое количеств останков людей вне кладбища и без гробов. По отдельным сведениям, зафиксированным В.А. Мясниковым, в саду дома губернатора также имело место захоронение погибших и расстрелянных.

Расстреливали везде и хоронили практически везде – на Волжском берегу, во дворах домов, у стен церквей центра города, так как почти все они имели действующие кладбища, сохранявшиеся до 30-х годов. Это церковь Святого Власия, на месте которой стоит гостиница «Ярославль»; церковь Духа Святого, где возвышается знаменитый «серый дом», у храма Владимирской Божьей Матери на Божедомке, у церкви Николы Надеина, храмов Петра и Павла, Николы Мокрого, у стен главного храма Ярославля – Успенского собора на Соборной площади (сейчас Демидовский сад или пл. Челюскинцев) и др.

Отдельно надо осветить расстрелы у стен Власьевской церкви. «Расстреливали там целыми группами; могилы велели рыть самим. Особенно много там было расстреляно белых офицеров», – значится в воспоминаниях Никитина, записанных Р.В. Балашовым.

Есть еще интересная информация, полученная от историков. Как уже говорилось выше, арестованные и охраняемые бывшими немецкими военнопленными перхуровцы были размещены в здании Волковского театра. По воспоминаниям В.Э. Лазарянца, в шестидесятые годы шепотом, озираясь, чтобы никто другой не услышал, Эдит Леонардовна Бредрих (1896 года рождения) рассказывала о восстании. После подавления восстания группы большевиков ходили по улицам города и у встречных проверяли руки. Если руки были мозолистые, человека отпускали, если без мозолей, белые, чистые или со следами пороха – расстреливали на месте. После этого другая группа подбирала убитых и свозила их к храму св. Власия для опознания. Родственники могли даже забрать убитого домой, но потом большевики расстреливали всю семью убитого. Так был убит ее младший брат, а при опознании и ее дядя, которого закололи штыками, когда он что-то сказал большевикам.

По рассказам отца, Игоря Николаевича Иванова, в 1918 году, после разгрома восстания, в женском епархиальном училище (ныне педагогический университет на ул. Республиканской) заседала «тройка». В составе судей этой «тройки» были латыш М. Кадек, впоследствии президент Академии наук Латвии, и молодая девушка, которая особенно свирепствовала на суде. О третьем члене суда ничего не известно. Выполняли ли приговор суда прямо в здании, И.Н. Иванов не знает. Но яма, заполненная трупами и кое-как забросанная землей, из которой местами видны были руки и ноги, около училища после восстания появилась. Так пишет в своих воспоминаниях со слов своей матери Ольга Сергеевна Зотова. После восстания телегами возили трупы по московской дороге. Закапывали их в сосновом бору слева от дороги. Из домов выходить и смотреть запрещали. Свидетельница из окна дома видела, что возили на телегах несколько дней подряд (из воспоминаний Л.Г. Гузанова).

В.Э. Лазарянц свидетельствовал, что в начале 50-х годов он от многих слышал, что за нынешней улицей Калинина была большая свалка и туда свозили и закапывали трупы людей. Также об этом рассказывала Э.Л. Бредрих. Упомянутый Лазарянц слышал и о расстрелах в 1918 году за стенами конной жандармерии (сейчас Кировский РОВД). Это подтверждается другими источниками, в частности воспоминаниями жителей дома № 36 по улице Большая Октябрьская. Рядом с этим домом находилась длинная стена, у которой каждую ночь на протяжении нескольких недель начинались расстрелы. В итоге жители этого дома были вынуждены перебраться на новое место жительства, так как полагали, что их прошлое жилище проклято. Те же самые жители свидетельствовали, что расстрелы у «стены плача» прекратились только в середине сентября 1918 года.