Ярославский мятеж - Андрей Васильченко

Кроме «старых» трупов в городе каждый день появлялись «новые». Кое-что о массовых расправах, которые начались в Ярославле с вечера 21 июля, рассказал ставший свидетелем этих событий певец Ю. Морфесси. «Тогда в разрушенный город стали с опаскою и с разведкою вливаться „победители“. Этот авангард состоял из каких-то уже совсем иррегулярных частей: какое-то юное, преступное хулиганье в шинелях!.. Советское командование, взбешенное большими потерями, умышленно бросило это хулиганье в первую очередь, дабы оно показало мятежному населению, где раки зимуют… И показали! Бесчинства, насилия, грабежи, убийства на улицах и в домах – все это повергло Ярославль в больший ужас, чем двадцатидвухдневный ливень снарядов. В первый же день большевики расклеили декрет: в такой-то день, в такой-то час все мужское население должно явиться на вокзал. Ко всем уклонившимся будет применена „высшая мера наказания“. В переводе же на их волчий язык – пуля в затылок». На самом деле декретов с угрозами расстрела было несколько. Например: «Приказываю всем, у кого имеется холодное и огнестрельное оружие, в трехдневный срок со дня опубликования сего внести в военно-революционный комитет. В противном же случае, у кого будет обнаружено оружие, виновные будут расстреливаться на месте». Фактически при желании человека могли расстрелять за обычный нож. За свою жизнь опасались не только те, кто поддерживал белых повстанцев, но и те, кто изначально симпатизировал советской власти. Один из выживших в кошмаре обстрелов житель Ярославля вспоминал по этому поводу: «На другой день повели нас в сад к столу для регистрации. Когда подходили к столу, то спрашивали, где я находился в это время, т. е. с 6 до 22 июля 1918 и не знает ли кого из присутствующих участников мятежа. Я, конечно, сказал, где был, и мне выдали удостоверение, которое хранится у меня по сие время. Но удостоверения выдавали не всем. Кто был подозрительней, того отправляли на железнодорожную насыпь для расплаты. После этого нас распустили по домам, иду обратно домой, а там нас и не ждали живыми, думали, что нас погнали на расстрел».

В течение пары недель расправы в Ярославле совершались без всякого суда и следствия. Что показательно, это происходило задолго до официального объявления политики т. н. «красного террора». Именно ярославские расстрелы ставят под сомнение официальную хронологию «красного террора», которую советская историография выводит с покушения на Ленина и Урицкого, то есть начало датирует осенью 1918 года. Еще до того, как Ярославль был взят красными войсками, Геккеру пришла телеграмма из комиссариата военных дел, в которой было четко обозначено: «Белогвардейское восстание в Ярославле должно быть подавлено беспощадными мерами. Пленных расстреливать; ничто не должно останавливать или замедлять суровой кары народной – против известных поработителей. Террор применительно к местной буржуазии и ее прихвостням, поднимающим головы». Как тут не вспомнить «товарища Аркадьева», «когда он был в Ярославле, то приказал расстрелять всех попов и монахов, так как они все были вооружены». Тот факт, что в Ярославле был установлен откровенно террористический режим, следует из воззвания Троцкого, которое так и называлось – «Помните о Ярославле». В нем говорилось: «Буржуазно-офицерский мятеж в Ярославле подавлен советскими войсками беспощадно. Сотни мятежников были перебиты или потоплены в Волге. Свыше 350 захваченных белогвардейцев были расстреляны после усмирения мятежа. Попытки буржуазии вернуть в рабство рабочих и крестьян обрушили на заговорщиков суровую кару.

Помните об Ярославле, контрреволюционные бандиты Казани, Симбирска и Самары!

Темные, обманутые, одурманенные солдаты и чехословаки еще могут надеяться на помилование, если своевременно раскаются и сдадут оружие. Но буржуазные заговорщики, иностранные агенты-провокаторы, офицеры-белогвардейцы будут истреблены поголовно. Советская Власть каленым железом отучит буржуазных авантюристов устраивать мятежи против рабочих и крестьян. Помните об Ярославле, наемники буржуазии!» То есть жестокость, с которой изначально подавлялось выступление в Ярославле, была инструментом запугивания, так сказать, «дидактическим приемом» от террора.

Первыми жертвами стали сдавшиеся немецкой комиссии № 4 белогвардейцы, преимущественно состоявшие в штабе повстанцев. Поначалу их планировали направить в Москву. Об этом говорит телеграмма начальника «красного» штаба Афонского, которую он направил в Кострому. В ней сообщалось: «Мятеж в Ярославле ликвидирован. Советская власть восстанавливает свой аппарат по управлению городом. Штаб белых отправлен в Москву». Приблизительно то же самое можно прочитать и в воспоминаниях комиссара финансов Петровичева: «Стали прибывать из города пленные белогвардейцы. В числе последних был и белогвардейский штаб последнего состава. Их привели рано утром 22 числа. Ночь была дождливая, и было еще темно. Всматриваясь в их лица, мне показались почти все людьми незнакомыми, но, правда, было очень темно и некоторые сами старались скрыть свои лица, так что мной могли быть и не замечены, к тому же и давно прибывших людей я мог не заметить в городе, постоянно занятый делами и имея очень ограниченный район». Однако в Москву они не уехали. Мятежников вывели из здания Волковского театра, где они некоторое время находились под «патронажем» немцев, после чего расстреляли. В Москву из Ярославля летит телеграмма: «Оперод Аралову Пречистенка 37 копия Москва Наркомвоен Троцкому Лесной 2 Москва Военком Округа Муралову Пречистенка 7. Сведения 21 час. В Ярославле все спокойно, расстреляно 41 чел., штаб белогвардейцев, а среди них Гудим и Левкович, в наших руках». По чьей инициативе и по чьему приказу был проведен расстрел, до сих пор непонятно. В любом случае Гузарский возмущенно рапортовал в Москву: «Я удивлен телеграммами от имени Троцкого, которые приписываю интригам всех приезжих гастролеров, которые ни в чем не помогают, но зато подкапываются под меня. Ныне, считая возложенную на меня задачу выполненной, передаю военную власть Окружному Комиссару, гражданскую – Исполнительному Комитету и возвращаюсь в Москву для доклада и разъяснения кому следует, что я отлично знаю свои обязанности».

А Ярославль все глубже погружался в пучину террора. В одной из своих сводок Геккер сообщал: «В городе начала работать чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, прибывшая из Москвы во главе с [нрзб.]. Теперь выясняется, что белых было около двух с половиной тысяч. Списки таковых в наших руках, аресты производятся». Судя по этой записи, можно предположить, что местным чекистам была поставлена задача в кратчайшие сроки выявить в городе две с половиной тысячи человек, которые поддерживали выступление и принимали в нем активное участие. В итоге аресты и расстрелы превратились в непрерывный конвейер. Оставшаяся в живых в очередной раз актриса Валентина Барковская вспоминала: «Всех допрашивали 2 1/2 часа, всего 73 человек, из которых осталось 18 человек, из которых было 3 женщины, остальные тут же у вагона были расстреляны». Казни происходили по всему городу, поначалу активнее всего на станции Всполье. Именно по этой причине до середины августа 1918 года в вагонах проезжавших через Ярославль поездов надо было задергивать шторы. Один из очевидцев вспоминал: «И когда через два-три дня мы возвращались через Ярославль, на железной дороге, за целую станцию до Ярославля, в каждый вагон вошло по два красноармейца. Они спустили занавески окон совсем наглухо, приказав еще вдобавок: