Говорит и показывает Россия - Аркадий Островский

Через две недели люди Коржакова в масках и камуфляже без опознавательных знаков напали на охрану Гусинского, выставленную перед его офисом в здании московского правительства на Новом Арбате. Наставив на охранников Гусинского автоматы, коржаковцы велели им лечь на землю, лицом в снег, и принялись избивать начальника охраны, сломав ему при этом несколько ребер. В Москве эта “спецоперация” получила название “Мордой в снег”. Пока Коржаков разбирался с охраной Гусинского, Малашенко задействовал орудие посильнее: он обзвонил представительства иностранных телевизионных служб и попросил их срочно прислать корреспондентов. Съемочные группы прибыли как раз вовремя и успели заснять, как молодцы из президентской службы безопасности укладывают людей Гусинского на землю и бьют ногами лежачих. Гусинский, наблюдавший за происходящим из своего кабинета наверху башни, тем временем позвонил в Московское управление КГБ, которое возглавлял его друг Евгений Савостьянов. Вскоре на место событий прибыли сотрудники московского управления госбезопасности и наставили дула на коржаковцев, приняв их за обычных бандитов. После короткой перепалки люди Савостьянова ретировались. Коржаков быстро доложил о происшествии Ельцину, и через два часа Савостьянов – последний “гражданский” руководитель госбезопасности, нанятый на работу не из состава КГБ, – был уволен.

Вскоре после налета Гусинского вызвали в Кремль и в незамысловатой форме объяснили, что если критические репортажи из Чечни не прекратятся, то он лишится канала. Гусинский ответил отказом, но, безопасности ради, отправил свою семью в Лондон, а затем перебрался туда и сам. Коржаков же похвастался в газетном интервью, что его любимый вид спорта – охота на гусей.

После нескольких месяцев перемещений между Москвой и Лондоном партнеры Гусинского по банковскому бизнесу и по СМИ, в том числе Малашенко, Киселев и Добродеев, собрались в тускло освещенном винном погребке роскошной лондонской гостиницы Лейнсборо на Парк-лейн, облюбованной российскими олигархами, чтобы обсудить положение дел. Гусинский, сидя во главе длинного стола, выслушивал аргументы партнеров. Первыми выступили банкиры, заявив, что НТВ подвергает весь бизнес большому риску, а потому его надо либо продать, либо преобразовать в чисто развлекательный канал. Затем слово взял Малашенко. “Я сказал: «Твои партнеры ошибаются. НТВ – ваша единственная защита»”. Малашенко рассказал о принципе “активной брони”, который применяется для защиты танков от кумулятивных средств поражения. Принцип состоит в том, что поверх основной брони устанавливается еще один, динамический, слой, состоящий из взрывчатого вещества. Когда снаряд противника попадает в танк, “активная броня” подрывается навстречу снаряду. Идея Малашенко состояла в том, что, если Кремль продолжит нападки на НТВ, канал будет “взрываться” ему навстречу. “НТВ – ваша единственная защита. Если вы его закроете, то вас сочтут слабаками, и тогда вам конец”, – продолжал Малашенко[273]. После короткой паузы Гусинский поддержал мнение Малашенко.

Малашенко и его журналисты были уверены в своих силах, профессионализме и целях, потому что знали, что на их стороне правда и что будущее за ними. Они отлично осознавали опасность того, что армия и госбезопасность пытаются повернуть страну вспять. Малашенко сформулировал простой и понятный лозунг: “Новости – сила. Сила – в правде”. Этот лозунг и был той активной броней, которая должна была защитить разраставшуюся империю Гусинского.

Как и предсказывал Малашенко, НТВ не закрыли, хотя попытки это сделать были. Правительство Черномырдина начало рассматривать вопрос об отзыве у канала лицензии, но на его защиту встал Александр Яковлев, возглавлявший тогда Федеральный комитет по телерадиовещанию (это была его последняя официальная должность): “Я хорошо понимал, что наступил момент как-то спасать НТВ. В известной мере это был вопрос и судьбы демократии в целом”. Ничего не сказав Черномырдину, Яковлев продлил НТВ разрешение на вещание. Тем же вечером ему позвонил Черномырдин: “Ты допустил оплошность. Я и представить себе не мог, что все будет сделано в обход правительства!”. Он потребовал, чтобы Яковлев нашел какую-нибудь зацепку и все же отозвал лицензию. “Ты сделал ошибку – ты ее и исправляй”. Воспользовавшись старой советской иерархией, Яковлев, член советского Политбюро, поставил Черномырдина, рядового члена ЦК КПСС, на место. “Я сказал, что юридических зацепок нет, все сделано правильно”[274].

В начале мая 1995 года Гусинский почувствовал, что опасность миновала, и решил вернуться из Лондона в Россию. Сделал он это, правда, под “прикрытием” визита в Москву президента США Билла Клинтона, который собирался принять участие в праздновании Дня Победы. Даже Коржаков не осмелился бы напасть на владельца независимого телеканала в то самое время, когда президент США находится в Москве и обсуждает с Ельциным вопросы финансовой помощи России. Вскоре после возвращения Гусинского на НТВ вышел выпуск “Кукол”, который еще несколько недель назад показался бы чересчур рискованным. Эта серия называлась “Дон Кихот и его телохранитель” и изображала Ельцина в виде пьяненького рыцаря в ночном колпаке, а Александра Коржакова – в образе Санчо Пансы.

Сидя верхом на осле, Коржаков/Санчо связывается по рации с подчиненными и кричит: “Первый, первый, я – осел!”. Ближе к концу серии Санчо засыпает, и ему снится, будто он становится господином Ельцина, а Ельцин – его слугой. Ельцин/Дон Кихот будит его. “Как? Это сон?” – спрашивает Коржаков/Санчо. “Это не сон, это, понимаешь, кошмар”[275], – отвечает Ельцин.

Видя, что НТВ не только сумело отбить атаку властей, но и усиливает собственное влияние и расширяет аудиторию, другие телеканалы тоже начали критически освещать войну в своих репортажах. Аудитория НТВ удвоилась; в Москве доля телезрителей, смотревших НТВ, составляла почти 50 %. Это сказывалось на общественном восприятии войны и в итоге провоцировало антивоенные настроения. НТВ одерживало победу: оно задавало повестку дня и меняло поведение властей. Это стало понятно во время первой крупной террористической атаки, предпринятой чеченскими боевиками.

14 июня 1995 года Шамиль Басаев, один из самых известных чеченских полевых командиров, с отрядом примерно из 200 террористов при помощи взяток пробрался через десятки российских КПП в Ставрополье, захватил больницу небольшого города Буденновск и взял в заложники 1600 человек, требуя прекратить войну. Ельцин в это время летел на встречу Большой семерки в Галифакс, и Черномырдин, оставшийся в стране за главного, отправил в Буденновск спецподразделения ФСБ и МВД. Действуя согласно вечному инстинкту – скрывать информацию и применять силу, – силовики первым делом запретили журналистам освещать пресс-конференцию, которую созвал Басаев, из-за чего тот мгновенно расстрелял пятерых заложников. На четвертый день кризиса российские спецназовцы попытались взять больницу штурмом, но это привело к беспорядочной перестрелке и закончилось ничем. НТВ взяло у Басаева интервью; тот занял оборонительную позицию: “Нам ничего не нужно – ни боеприпасов, ни одежды, ни еды – только прекратите войну в Чечне… Если эти полгода [российских военных действий в Чечне] не терроризм, то что – это терроризм, что ли? Я не террорист, я диверсант”[276]. Гайдар призвал Черномырдина немедленно начать переговоры. После нескольких неудачных попыток штурмовать больницу и гибели сотни с лишним людей Черномырдин все-таки согласился вступить с Басаевым в переговоры.