Говорит и показывает Россия - Аркадий Островский

“Итоги” стали играть ту же роль, которую до этого играло “Время”: программа помогала ориентироваться и объясняла основные события. Иностранные дипломаты, отправляя в понедельник утром свои депеши, часто опирались на сюжеты “Итогов”, выходившие в воскресенье вечером. Киселев приглашал в студию ньюсмейкеров и экспертов, чтобы “попытаться разобраться в происходящем”. Влиятельность и успех “Итогов” подтвердились год спустя, когда программа праздновала свою первую годовщину и на вечеринку были приглашены все, кто появлялся в ней на протяжении последнего года. “К нашему полному изумлению, пришли все – конечно, кроме Ельцина”[258].

Эта счастливая для “Итогов” пора закончилась с увольнением Егора Яковлева и уходом Малашенко. Вячеслав Брагин, назначенный на место Яковлева, был “клиническим случаем”, по выражению Добродеева. Образованного человека, выросшего в советском “высшем обществе”, унижала одна мысль о том, что нужно подчиняться какому-то бывшему провинциальному партаппаратчику, наскоро перекрасившемуся в демократа. В 1992-м идея использовать телевидение в качестве орудия государственной пропаганды Добродеева скорее отталкивала. “Информация как таковая не востребована властями; они видят в ней инструмент мгновенного влияния и быстрой реакции”, – жаловался он.

Киселев тоже был недоволен, но не из-за воцарившейся цензуры: он начал понимать, что сидит на золотой жиле, а получает копейки. Вокруг него коллеги превращали свои программы в независимые продюсерские компании, которые затем продавали эти же самые передачи государственному телеканалу, а прибыль забирали себе. “Итоги” же оставались частью государственного телевидения, а Киселев – наемным государственным служащим со скромным окладом, таявшим из-за растущей инфляции. Киселев решил, что пора уходить из “Останкино” вместе с программой. И когда Добродеев в очередной раз пришел к нему в кабинет жаловаться на давление сверху, Киселев сказал ему, что пора от слов переходить к делу.

Скорость, с какой события разворачивались в течение следующих нескольких часов, была типична для Москвы 1990-х годов. Киселев поднял трубку и позвонил Сергею Звереву – старому знакомому, работавшему у Владимира Гусинского – владельца банка, газеты “Сегодня” и радиостанции “Эхо Москвы”. “Я здесь с Олегом, – сообщил он. – Почитали вашу газету. Большая удача. А вы не хотели бы делать нечто подобное на телевидении?”. “А кто за это возьмется?” – спросил Зверев. “Мы”. “Ну так заезжайте, поговорим”, – ответил Зверев. Не прошло и двух часов, как Добродеев и Киселев уже обсуждали свою идею с Гусинским – бывшим театральным режиссером, переквалифицировавшимся в банкира и медиамагната.

В отличие от Киселева и Добродеева, Гусинский не был выходцем из привилегированной среды. История его семьи вполне типична: деда расстреляли в 1937-м, мать приговорили к семи годам лагерей. Гусинский родился в 1952 году, за несколько месяцев до смерти Сталина. Он вырос в однокомнатной 18-метровой квартирке, где жил вместе с родителями. Зачатки воспитания он получил на улице – в драках с дворовыми мальчишками, которые обзывали его “жиденком”.

В школе он мечтал стать физиком, но в итоге поступил в “Керосинку” – Институт нефтехимической и газовой промышленности. Для абитуриента, у которого в пятой графе советского паспорта было написано “еврей”, это был логичный компромисс. При поступлении на самые престижные факультеты существовали негласные, но строгие квоты для евреев, а физика тогда пользовалась бешеной популярностью, и конкурс был огромный. Впрочем, к учебе Гусинский относился прохладно, из института его отчислили, и после двухлетней службы в армии он направил энергию в другое русло. Любовь к театру привела его в Государственный институт театрального искусства имени А. В. Луначарского. Он закончил режиссерский факультет на курсе у Бориса Равенских, занимался организацией концертов и культурных мероприятий, поставил пару спектаклей в Туле, но сколько-нибудь заметного следа в театральном искусстве не оставил.

На жизнь он стал зарабатывать по-другому: “бомбил”, подвозя на своей машине иностранцев из аэропортов и гостиниц, фарцевал, торгуя на черном рынке джинсами, американскими сигаретами и валютой, которую покупал у иностранцев… С точки зрения советского законодательства все эти занятия считались противозаконными, и потому фарцовщики пользовались особым вниманием со стороны КГБ. Как пишет Дэвид Хоффман в книге “Олигархи”, Гусинского поймали на обмене валюты, задержали, но обвинений не предъявили, а пригласили на беседу с Филиппом Бобковым, начальником 5-го управления КГБ, которое занималось диссидентами. По предположению Хоффмана, Гусинский, возможно, оказался полезным источником информации для Бобкова.

В конце 1980-х Гусинский создал кооператив и наладил производство якобы восточных “целебных” браслетов из медной проволоки, которую он брал в трамвайном депо в обмен на несколько бутылок водки. Эта же медь шла на покрытие гипсовых статуэток – копий произведений русского искусства. Гусинскому даже удалось выбить разрешения на продажу этих поделок за границу – за твердую валюту. Дело было прибыльное, затраты минимальные.

В любом бизнесе огромное значение имели связи. Особенно важными они были в строительном бизнесе и при сделках с московской недвижимостью. Именно в этой сфере Гусинский и решил искать новые источники прибыли. Он подружился с будущим мэром Москвы Юрием Лужковым – фантастически энергичным и деятельным человеком, который в ту пору занимался вопросами московских кооперативов и заведовал распределением овощей по магазинам. Дружба Гусинского с Лужковым вылилась в типичное для России “частно-государственное партнерство”, благодаря которому компания Гусинского вскоре обрела офис не где-нибудь, а прямо над кабинетом мэра Москвы в здании бывшего СЭВа.

Почти весь крупный бизнес в России вырос из такого слияния государственных интересов с частными. Строительная компания Гусинского с невероятной легкостью получала городскую землю и все нужные разрешения. Но важнее всего было суметь встроиться в денежный поток государственных предприятий или самого правительства. Этим занимались все те, кого вскоре окрестят олигархами. Гусинский установил прочные связи с правительством Москвы, которое направляло свой оборотный капитал в возглавляемый им консорциум банков.

Разница между Гусинским и другими банкирами заключалась в том, как они распоряжались государственным капиталом. Большинство будущих олигархов использовали его для приватизации государственных активов, фактически скупая государственные компании на деньги самого государства. Гусинский же гордился тем, что использовал денежный поток мэрии как стартовый капитал для построения с нуля собственного бизнеса, куда входило несколько газет, а теперь еще и телевизионный канал. Ни одной из принадлежавших ему компаний в советское время не существовало.

По сравнению с другими олигархами середины 1990-х Гусинский крупным магнатом не был, промышленными и нефтяными активами не владел. Главным его активом был банк МОСТ. Относительная скромность его активов компенсировалась нарочито “олигархическим” стилем жизни. Будучи человеком театральным, но в театре себя не реализовавшим, Гусинский не просто жил жизнью олигарха, со всеми ее атрибутами в виде частных самолетов, яхт и бронированных лимузинов, но и создавал сценический образ олигарха, играл роль.