Говорит и показывает Россия - Аркадий Островский

По большому счету, праздновать было нечего. Пархоменко выступил против запрета националистических газет, написав пару дней спустя: “Ничего еще не кончилось. Вот теперь-то, собственно, все только и начинается. Колоссальное бандформирование, в руках которого столица России практически без защиты оставалась в течение двенадцати часов, вовсе не разгромлено, а всего лишь рассеяно”[246]. Анализ оказался точным. Пусть танки и помогли освободить Белый дом от вооруженных мятежников, они были бессильны против националистических и имперских идей, которые привели к кровопролитию в Москве и которые разгорелись с новой силой двадцать лет спустя в связи с событиями в Украине. Если сами баркашовцы расползлись по Москве подземными ходами, то их идеи и лозунги продолжали тлеть где-то внутри российской политической жизни, прорываясь наружу то в одном, то в другом месте, как при горении торфяников. Этот пожар так и не был потушен до конца: его просто затоптали в надежде, что он как-нибудь угаснет сам собой. Двадцать лет спустя российская власть, во многом с помощью телевидения, раздула его с новой силой. Многие из “защитников” Белого дома возникнут на юго-востоке Украины и в Крыму, объединившись с теми, кто в 1993 году был на стороне Ельцина. Здание администрации в Донецке, занятое люмпенизированными повстанцами, тоже будет напоминать “партизанскую республику”.

Либеральной идее расстрел Белого дома нанес даже больше вреда, чем националистам, засевшим внутри него. Люди не восприняли произошедшее как подавление вооруженного мятежа против демократически избранного президента. Вид танков у Белого дома закрепился в сознании в качестве знака грубого неуважения к парламенту как к институту. А потому вооруженные защитники Белого дома стали восприниматься не как бандиты, а как политические мученики. В отличие от трех дней августа 1991-го, которые вошли в историю как провалившийся путч, расстрел парламента так и остался в ней под неопределенной формулировкой “события октября 1993 года”.

В 1993-м победу над националистическими и коммунистическими идеями одержали не танки, а сама жизнь. Невзоров, которого через всю Москву везли на милицейской машине, чтобы отправить самолетом обратно в Петербург, вспоминал, что московская жизнь текла своим чередом. “Люди выгуливали собак, прогуливались с детьми, меняли деньги, покупали продукты, фотографировались на фоне почерневшего Белого дома, и вдруг я почувствовал, что я где-то на обочине, что никого уже не волнует вся эта политика”[247].

Социолог Юрий Левада написал тогда, что люди просто занялись собственными делами – заработками, приработками, земельными участками и ваучерами: “Вероятно, впервые в нашей истории повседневность одержала столь убедительную победу над политикой”. Но, предупреждал Левада, “победа эта неоднозначна”[248]. Главенство повседневности приобрело в России совершенно иной характер, чем в Европе, где демократические свободы гарантировались политическими институтами и правящими элитами. В отсутствие всего этого “доминирование интересов повседневности означает неизбежное низведение общественного до повседневного”, до “хлеба и зрелищ”, до примитивного потребительства, развлечений, телеигр и сериалов.

Так обстрел Белого дома превратился в сюжет для интерактивной видеоигры. Ее показали в передаче “Взгляд”, которая после перерыва снова вышла в эфир с ведущим Александром Любимовым. Чтобы как-то восполнить пробел, Любимов сделал попурри из главных событий последних нескольких лет и прокрутил их в ускоренном темпе старых черно-белых фильмов под регтайм Скотта Джоплина. Это была совершенно новая реальность, где идеология больше ничего не значила и где Невзоров и Любимов мирно сосуществовали на одном телеканале, который вскоре перейдет в руки Бориса Березовского – мастера политических манипуляций. Получив в управление главный канал страны, Березовский сразу же обратился к Невзорову как к лучшему шоумену в стране и сделал ему предложение, которое тот с готовностью принял. “Наемник – как танк: с него пушка в любую сторону крутится”, – говорил Невзоров[249].

По словам Невзорова, коллективный “Леня Голубков” одержал победу и над Анпиловым с Баркашовым, и даже над ним самим. Страна оказалась никак не защищена от популизма, который проявился в декабре 1993 года, на парламентских выборах. Тогда миллионы Голубковых вдруг проголосовали за националистически настроенного популиста Владимира Жириновского. (Впрочем, и он вскоре превратится в шоумена.)

Партия Жириновского с вводящим в заблуждение названием “Либерально-демократическая партия России” (ЛДПР) набрала тогда 23 % голосов. Демократический блок “Выбор России” с Гайдаром во главе, который не хотел давать невыполнимых обещаний, набрал 15 % голосов по пропорциональной избирательной системе (хотя в одномандатных округах сложилась более оптимистичная картина). Социологи, да и многие представители российского политического истеблишмента, были поражены. Вечером в день выборов государственные телеканалы, предвкушавшие победу демократов, устроили восьмичасовой марафон под названием “С Новым политическим годом!”. По сути, это было заблаговременное празднование. Аналитики почти не было, зато выступало множество популярных певцов, актеров и фольклорных ансамблей. “Давайте выпьем за новую конституцию, – широко улыбаясь, предлагал главный ведущий. – И давайте сегодня не будем говорить о политике”.

Московские знаменитости попивали шампанское и поздравляли друг друга с новой конституцией, которая передавала огромные полномочия в руки президента. Объявили, что главный компьютер, на котором должны были отображаться итоги парламентских выборов, поражен вирусом. Вместо того чтобы оглашать результаты, ведущий шоу зачитывал телеграммы из провинции. По сути же, единственным человеком, у которого имелись все основания веселиться, был Жириновский. Когда стало ясно, что он и коммунисты набрали больше всего голосов, оператор поймал потрясенное лицо публициста Юрия Карякина. “Россия, одумайся, ты одурела!” – с чувством произнес он в камеру.

Теперь, оглядываясь назад, можно сказать, что неожиданный успех Жириновского у избирателей был логичным исходом. Либералы в целом и СМИ в частности несли огромную долю ответственности за случившееся. Несмотря на то, что телевидение по-прежнему оставалось в руках государства (а может быть, и благодаря этому), оно менее всего было общественным или гражданским и кормило “Леню Голубкова” малопитательным набором из латиноамериканских сериалов и телеигр. Самой популярной из них было “Поле чудес”, которую вел Владислав Листьев – один из основателей и ведущих программы “Взгляд”. Хотя “Поле чудес” было точно скопировано с американского “Колеса Фортуны”, русское название телеигры невольно отсылало к Полю Чудес в Стране Дураков из сказки “Золотой ключик”. Вложение денег коллективным Леней Голубковым в “МММ” привело к тому же результату, что и закапывание золотых монет в землю в сказке про Буратино. В 1994 году финансовая пирамида Мавроди окончательно рухнула. Голубковы, естественно, стали винить во всем не самих “пирамидостроителей”, а Ельцина. Результаты выборов 1993-го следовали примерно той же логике.