Полный форс-мажор - Владислав Вишневский

Трансформация

Неожиданно успешным для себя образом разрешив ситуацию со Змеем-Горынычем, Золотарёв торопливо возвращается в санаторий. Бегом. Потому что опаздывает. Пребывает в необычайно приподнятом для себя состоянии души. Ему хочется и петь, и кричать, орать во всё горло, прыгать и скакать. Именно так! И не потому, что Змей-Горыныч добрым оказался, а потому что мыслями владеет светлый образ Аннушки… Аннушка! Той девушки, сестры Змея-Горыныча. Да нет, какой он Змей-Горыныч, он не Горыныч, он нормальный парень, и не змей, он хороший, порой наверное суровый, но добрый, и не злой. Брат, одним словом, товарищ! земляк! фронтовик! и прочее. Аннушка всё в его жизни перевернула. И в душе, и мыслях. Аннушка… Аннушка! Анечка! Ооо… Умм…

Размышляя таким образом, Юрий Михайлович спешил в санаторий, торопился. Бежал спешил полтому, что Ульяшов машину вот-вот должен был прислать. Обещал. Уже, наверное…

Где перепрыгивая мелкие препятствия, где напрямик продираясь сквозь кусты, где скачками по диагонали пересекая прогулочные дорожки санатория, неожиданно натыкается на Веру Ивановну, заместителя главврача санатория.

Вера Ивановна, средних лет, молодящаяся крупная женщина, с пышной причёской, в белом халате, с заботой и некоторой растерянностью на лице, безуспешно металась в поисках затерявшегося где-то «отдыхающего» генерала Золотарёва. Неожиданно нос к носу столкнувшись, шумно дыша, оба останавливаются. От неожиданности Вера Ивановна испуганно вскрикнула, наткнувшись на выскочившего из кустов генерала. Он возник с шумом, словно дикий вепрь (именно такой шум, и такой комментарий, она запомнила из телепрограммы «В мире дикой природы»).

— Ой! Как вы меня напугали, Юрий Михайлович! — прижав руки к груди, закатывая глаза, восклицает она. — Ффуу… Наконец-то я вас нашла! Вы откуда это, Юрий Михайлович? Где вы ходите, вас все ищут?!

Ноги под Юрием Михайловичем туда-сюда ещё несколько раз дёрнулись, в надежде унести тело, скрыться, как и все его солдаты обычно в таких случаях — попавшись на самоволке — поступают, и язык сам собой какую-то ерунду несёт, и сердце едва не выскакивает, глаза бегают и дыхание сбивается… Все эти внешние показания у своих солдат генерал не один раз замечал, когда взводным был, потом ротным, или дежурным офицером. Насмотрелся. Стыдно за них было. Теперь за себя стыдился, видя ситуацию и себя в ней со стороны. Попался, генерал?! Попа-ался… Как мальчишка попался. Как салага.

Хотя радость, и необычное возбуждение в глазах и лице «отдыхающего» Вера Ивановна профессионально заметила. Ну-ну, говорил её взгляд, интересно-интересно…

— А! Я? А что такое? — дурашливым тоном, словно балуясь, переспрашивает Юрий Михайлович, берёт себя в руки, заявляет. — Я спортом занимаюсь… Да! Кросс у меня, здесь, на зачёт, видите? ГТО. А что такое? Что случилось? Я на обед не пришёл? Так я худею. У меня это… эээ… лечебное голодание. — Понимает всё же, что некачественно выглядит, но остановиться не может. Глупейшая ситуация, препоганейшая.

Заместитель главного врача санатория Вера Ивановна, едва заметно усмехается, тонко кривится — мол, знаю я вас, мужиков, какие ГТО вы в командировках, да отпусках сдаёте.

— Об этом с вами главврач ещё поговорит, он ждёт, да! — Говорит она и замечает генералу. — Вы стали сбегать с территории, Юрий Михайлович, как я понимаю. Вас нигде нет. Вы режим нарушаете. Он сердит на вас. А за вами, кстати, машина пришла, с вашим заместителем. Ждёт!

— Начштаба, Ульяшов? — деланно удивляется генерал, вот новость, мол, и чего это они вдруг.

— Да, полковник Ульяшов, — с той же тонкой улыбкой, информирует Вера Ивановна.

— Быстро он… — неожиданно выдаёт себя генерал, и, сообразив, что проговорился, не прячет, а наоборот вскидывает на неё глаза — а они у него счастливые-пресчастливые, как замечает Вера Ивановна, он широко ей улыбается, шмыгнув носом, дурашливо подтянув спортивные штаны, простецки заявляет. — Ну ладно, я понял. И не думайте ничего плохого, дорогая Вера Ивановна. Всё хорошо. — Восклицает он. — Всё в жизни очень хорошо! Очень! Я только переоденусь, приведу себя в порядок, и… Он где?

Этого он мог и не спрашивать. Во-первых, это и так понятно где, а во-вторых, она бы и не ответила, потому что очень удивлена была, только смотрела.

— Ага, у главврача. Я знаю, — за неё ответил генерал. — Угадал?

И на это Вера Ивановна только головой кивнула.

— Я понял. Спасибо, Верочка Ивановна! Я мигом, я сейчас…

Прапорщик Смолина

А музыканты, в колонну по одному, копируя шаг президентской гвардии (подбородок вверх, носок «туфли» в шаге вытянут, нога в колене прямая, локоть руки на уровне подбородка, другая прямая), ну, хохмачи, преувеличенно серьёзно, строго девяносто шагов в минуту (Тик в так!), один только Мнацакян шутливо (на публику) поклоны встречающимся на стороны отбивал, и ноги косолапил (он замыкающим шёл), великолепная пятёрка из музыкантов оркестра протопала в штаб. Именно туда. Старшина Хайченко в плановом порядке где-то по дороге отстал, свернул в туалет, что по пути был, в расположении второй роты. Метался сейчас Хайченко по лестничным пролётам, не знал, куда коллеги делись. А музыканты выше этажом уже шли. Где офицеры, где контрактники, где срочники, попадающиеся на пути — улыбались, уступали дорогу, кто шутливо честь отдавал, кто Мнацакяна по… ниже спины шутливо рукой пытался огреть. Оглядывались, улыбались, угадывали — какую-то хохму музыканты опять «удумали». Конечно! Естественно! А то чего же бы они тогда! Ей-ей!

Колонну Тимофеев привёл в полковую канцелярию. Перед дверью скомандовал: «Рота, стой — раз, два!

Тук-тук… стучит Тимофеев, и открывает дверь. За ним входят и остальные. С удовольствием замечают отсутствие начальника отдела (Самое то сейчас!).

Обыкновенная воинская канцелярия. Правда без сигаретного дыма, только парфюмерная отдушка и мягкие женские формы присутствующих. Пусть и с прямоугольными погонами на плечах, но всё остальное, оно не военное… Приятное. Женское. Женщины! Молодые, и всё такое прочее… Вошедшие расплылись в восторженных, заискивающих улыбках.

На окнах решётки, комната высвечена солнцем, на подоконниках цветы в банках, по стенам закрытые шкафы, четыре рабочих стола, на всех компьютеры, за столами сотрудники: три женщины. Контрактницы. Двум где-то около тридцати (Самое то!), третья моложе (Ещё лучше!). Все трое с погонами прапорщиков, здесь же и срочник, писарь. Он за меньшим столом, сразу за входом в строевой отдел, за барьером. Начальника строевого отдела в канцелярии сейчас нет (Очень хорошо!), но его китель, с подполковничьими погонами, висит на спинке его стула (Значит, где-то в штабе, может вот-вот вернуться. Нужно спешить). Наличествуют и две напольные вешалки. На них противогазы, несколько пилоток, и одна офицерская фуражка. Есть и столик для приготовления чая… Есть и барьер, граница доступа в помещение.

— Привет, девочки-красавицы! — расплываясь в широкой улыбке, преувеличенно восторженно здоровается Кобзев. — А вот и мы!