Юдоль - Сергей Малицкий

— А мы ночами будем сидеть в гостинице, — постаралась развеять тревогу Каттими. — А дела все днем переделаем. Кстати, какие у нас здесь дела? Надолго мы в Туварсу?

— А куда бы ты хотела попасть? — поинтересовался Кай, поглаживая чем-то встревоженную лошадь по холке.

— В Хурнай, — зажмурилась Каттими. — Говорят, что он самый теплый, самый добрый город Текана.

— Бывало и такое, — согласился Кай. — Как повезет, впрочем. А это тебе зачем?

Девчонка наклонилась, почти сползла с седла и сорвала с пожелтевшего придорожного куста сразу несколько плетей горного хмеля. Посыпались на покрытый мхом камень созревшие шишки, затрещали сминаемые ветви.

— Ты что? — удивилась Каттими. — Это же предзимний хмель! Если его как следует перемять пальцами да сплести из него обереги на горло да на запястье — никогда тебя приделанный не разглядит. Да и обычный колдун пройдет как мимо пустого места.

— Невидимой хочешь стать? — не понял Кай.

— Невидимой не удастся, а неслышимой хочется, — призналась девчонка. — Когда тати шли на наши деревни, они всегда вперед своих шаманов пускали. Да не для колдовства, а для улова. Колдун не только смотрит, слушает и нюхает, но и чует. Где скотина укрыта, где детишки малолетние припрятаны. А хмель предзимний чуйку начисто перебивает.

— Не поможет, — покачал головой Кай. — Как ни укрывайся одеялом, как ни оплетай себя насторожью, ни обвешивайся амулетами, а все одно — от того, кто приглядывается к тебе, не укроешься.

— Так о том и речь, — пожала плечами Каттими. — Главное, от пригляда уберечься, а не убережешься, значит, судьба у тебя такая. Берись за меч.

— Берись за меч, — пробормотал Кай и в который раз опустил ладонь на рукоять обрубка. Ничем она не отличалась на ощупь от рукояти обычного меча, тем более оплетенной кожаным ремешком. Даже холод, странный холод куда-то делся. А может, и не было ничего в обрубленном мече особенного? В конце концов, сон и был сном, да и по-любому, всякий, получив таким навершием в бедро, от боли согнулся бы? Думал об этом Кай и понимал, что уговаривает сам себя. Словно уснувшая змея болталась у него на бедре.

Дорога тем временем начала подниматься вверх, да и деревья вокруг нее стали зеленее. Вскоре запахло и морем, и Туварсинка в пропасти по правую руку загремела, забурлила веселей, словно почувствовала близость водопада, спешила броситься с крутой скалы в соленую морскую воду. Деревеньки пошли чередой, и, хотя ограды оставались одна другой выше, воротца у них уже были распахнуты, и дымки поднимались над трактирами, видно, из-за того, что тут и там стали попадаться дозоры туварсинской гвардии в смешных разноцветных балахонах и с желтыми завитками рогов на шлемах. Но Кай уверенно правил коня на юг. За пару часов до заката путникам открылись красноватые волны моря Ватар, а сразу за этим и Туварса предстала во всей красе.

Город напоминал высушенные и прилепленные к горному склону крашеные берестяные туески. Скала, на которую Кая и Каттими вывел северный тракт и где он соединялся с восточным трактом, обрывалась если не в пропасть, то в огромную ложбину, сплошь заполненную домиками и домишками. Ложбина оплеталась узкими улочками, редкая из которых не обращалась в одну из бесчисленных лестниц, курчавилась остроконечными вечнозелеными лиственницами, благоухала цветами и фруктами, забивала ноздри запахом смол и соленого ветра. И всюду царил мрамор — то серый, то розовый, то голубой, то белый. Кай повернул коня к западу и разглядел на выдающемся в море утесе подсеченный водопадом туварсинский замок, который один только и был окружен стеной, для прочего города стеной служил сам обрыв над окраинными улочками и домами. Прищурился охотник, отсчитал одну за другой все одиннадцать ступеней склона, застроенного домами, отметил кромку второго обрыва, что отделял город от белых песчаных пляжей, пусть и ширина их была не более сотни шагов, и вовсе закрыл глаза. Зима настигла уже и Туварсу, но настигла мягко, по-южному, не желтя листвы, не морося дождем. Только ветер стал резче, задувая с западных, раскинувшихся за замком пустынь, да море Ватар добавило в красноту и зелень серости, вспенилось волнами.

— Бывал уже здесь? — приблизилась к охотнику Каттими.

— Бывал, — кивнул Кай. — Много раз. Но в Пагубу только однажды. Очищали побережье с другими охотниками от мерзости. Теперь, похоже, я остался бы здесь без работы. Хотя не зарекаюсь. Держись рядом да язык попусту не распускай.

В сотне шагов от перекрестка тракт опускался в глубокую лощину и упирался в черную скалу, украшенную массивными коваными воротами, близ которых несли службу не менее десятка разряженных туварсинских стражников все в тех же шлемах с рогами. Там же толпилась очередь из встревоженных горожан с узкими подводами, в которые были запряжены все больше ослы или мулы, да лишь несколько подобных Каю и Каттими странников, правда пеших. Очередь продвигалась не медленно, но все в ней без исключения переминались с ноги на ногу и с тревогой посматривали на небо. Стражники, впрочем, не медлили, сноровисто проверяли ярлыки и поклажу особенно не теребили, хотя осматривали телеги и сверху и снизу. Да беспрестанно оглядывались на худую туварсинку в цветастом платке, повязанном прямо поверх нелепого плоскодонного колпака. Та брезгливо поджимала губы, куталась в овчинный жилет и то и дело отрицательно мотала головой. Когда очередь дошла до Кая и Каттими, она точно так же мотнула головой, и, когда стражник, вернув путникам ярлыки, указал Каю, что во время Пагубы путникам разрешается вход в город с оружием, но никак не с двумя мечами на поясе, уже, кажется, собиралась разлечься на деревянной скамье, но вдруг замерла. Кай, потянувший из ножен обрубок, чтобы показать стражнику черный огрызок вместо клинка, успел разглядеть сверкнувший из-под белесых бровей взгляд, но уже мгновением позже лицо туварсинки вновь оказалось беспристрастным.

— Ты заметил? — зашептала Каю на ухо Каттими, едва стража пропустила путников во мглу скрывающегося за воротами тоннеля. — Ты заметил, как эта ведьма смотрела на твой сломанный меч?

— Ну во-первых, может, и не ведьма, — поправил спутницу Кай, которого и в самом деле обдало холодом от мгновенного взгляда, — а во-вторых, хорошая бы она была ведьма, если бы не заметила ничего. Или ты ничего не замечаешь?

— Теперь почти нет, — призналась Каттими. — Когда подбирала запасные части к мечу в хранилище, сразу поняла, что не подойдет мне этот обрубок. Но он лежал в том хламе, как… кусок льда. Так, словно собирал в себя тепло, но не нагревался. Знаешь, вокруг него все в труху осыпалось, словно сырость там скапливалась, а он был сухим и чистым. Сухим, чистым и страшным. Я, когда его в корзинку клала, тряпицей прихватывала и глаза закрывала. Потом, после того как коня твоего пришлось застрелить, обрубок мне горячим показался. А теперь снова холодеет. Но еще не остыл. Еще такой, как ты. Он словно живой…

— Словно живой, — задумчиво повторил Кай, удерживая коня, который отшатывался от потрескивающих в тоннеле факелов, под уздцы. — Не знаю, живой ли. Но не заметить его нельзя. Слушай, а если его обмотать тем же хмелем? Ты же вот обвила себе шею, запястья и ведь и в самом деле словно незаметной стала? Я, конечно, не колдун и не приделанный какой, но теперь уже с огоньком тебя не сравню. Теперь ты просто красивая девчонка, и только.