Юдоль - Сергей Малицкий

«Значит, не хотел одарить меня силой огня? — подумал Кай. — А что, найдется такой, кто одарит меня хоть чем-то по своей воле?»

— Что дальше? — размазала грязной ладонью ил по лицу Каттими. — Куда мы пойдем, в Ак?

— В Туварсу, — проговорил Кай. — Я вспомнил важное. Она сказала мне, что я должен найти каждого. Кикла сказала мне в Кете, что я должен найти каждого. Следующей будет Сурна.

Он оглянулся на причитающего, тыкающегося головой в землю старика.

— Отец! Можешь сказать страже Ламена, что их братьев и твоих сыновей сжег ваш собственный сиун. Ведь вы все принадлежите клану Огня — клану Агниса. Так вот, сам Агнис и сотворил то самое с твоими детьми. Но ничего. На ближайшие лет пятнадцать вы от него избавлены. Конечно, если ты слышишь меня. И если хоть кто-то останется в Ламене.

— Он ничего не понял, — прошептала Каттими и торопливо добавила: — Я тоже.

Семь с половиной сотен лиг отделяло Туварсу от Ламена. И не простых лиг. Половина пути — сухие степи с редкими колодцами и пересыхающими летом ручьями; полдня идти от постоялого двора до постоялого двора. Почти вся вторая половина — холмы и распадки, луга и лощины, редкие рощи, но деревенька на деревеньке. А уж последняя сотня перед Туварсой — густые южные леса, в которых деревни еще встречались, но заглядывать туда путники не рисковали. Ушлый народец оседал в этих лесах, да и мерзости в них было предостаточно, и не только пустотной, но и исконной. Поэтому караваны и путники шли обычно до развилки тракта на Ак и Туварсу, а там уж пробивались на юг к морю. Вдоль моря путь был с оплотами и сигнальными вышками. Хоженым и безопасным. Конечно, не во время Пагубы.

Кай ушел с тракта почти сразу. На первом же солончаке свернул к западу и повел крохотный отряд из двух человек в сторону Сакхара — города клана Смерти, понемногу забирая к югу. Через нехоженую степь, без постоялых дворов и колодцев. Солончаками да такырами. Вел, останавливался, оборачивался и слушал, слушал степь, а потом правил коня все дальше и дальше в безлюдную сторону между трактом на Сакхар и дорогой к самому краю Текана. Конечно, не через жару и жажду, а сквозь дожди и заморозки, которые все никак не могли прибить степную пыль, но путь все равно выходил нелегким. Лошади с трудом находили, где урвать клок подмороженной травы, если бы не запас зерна — недолго бы продлился путь, чего уж там говорить о собственных животах. Но как раз в нелегкой дороге и проявилось вольное прошлое Каттими. В мерзлой или сырой степи она не только за сто шагов чуяла чистый ручеек или родник, но и ни одного дня не оставила себя и Кая без свежей птицы или разжиревшего под зиму сурка. Из лука била без промаха. К счастью, пустотников почти не попадалось. Наземной мерзости в степи ловить было нечего, а летуны мелькали или где-то высоко, или у горизонта. Но осторожности безлюдье и беззверье не отменяло — спали Кай и Каттими в очередь, костра ночами не палили. Каттими сплетала насторожь, сворачивалась клубком, норовила прижаться спиной к спутнику, а когда приходило время отдыхать ему самому, Кай всякий раз собирался закрыть глаза и неспешно обдумать, куда несет его ветер судьбы, но словно падал в темную пропасть.

В одну из ночей темная пропасть вдруг обрела силуэт и взгляд. Сначала Каю показалось, что языки пламени, пробивающиеся сквозь тучи, моргнули. Затем они моргнули еще раз. А потом черная тень пронеслась над самым становищем путников. Заставила шарахнуться в сторону лошадей, раздула угли в затушенном костре, облила ужасом мерзлую траву. Каттими, которая сидела дозорной, побежала за лошадьми, успокоила их, стреножила, а потом упала и начала стонать, словно билась в родовых схватках. И Кай видел, почему это произошло. Вся насторожь, что девчонка раскинула над становищем, была сдернута с него одним взмахом крыла. И не просто сдернута, а вырвана с кровью. Из пальцев, которыми девчонка сплетала заклинание, из ее глаз, которыми та старалась проглядывать тьму, из ушей, которыми слушала. Нет, ни на пальцах, ни на глазах, ни в ушах ее не образовалось кровавых ран, но боль она испытала самую настоящую.

Кай поднялся, с трудом сдерживая дрожь в коленях, подошел к девчонке, укутал ее в одеяло, сел у нее за спиной, подтянул к себе, прижал, положил руки ей на виски и стал делать то, чему учил его отец в одну из двух недолгих встреч. Правда, Сакува объяснял зеленоглазому и «зеленому» мальчишке, как нужно управляться с магией перемены внешности. Он говорил тогда: «У тебя тоже может получиться. Но начать нужно с малого. Сделай так, чтобы не был виден твой мизинец на левой руке. Сможешь, значит, доберешься и до лица. Да будь осторожен, если станешь пыхтеть и краснеть, мизинец, может быть, и исчезнет, зато ты сам превратишься в ярмарочного шута». Сейчас Кай не боялся превратиться в ярмарочного шута. И не хотел, чтобы его мизинец стал невидим. Он хотел, чтобы Каттими перестала чувствовать боль. Чтобы ее сердце билось ровно. Чтобы сила возвращалась в ее уставшее тело. Чтобы ей стало тепло. Он отдавал ей все, что еще оставалось в нем самом. И когда отдал все, когда она наконец уснула, а для него багровое небо закружилось, обратилось в ярмарочную карусель, стиснул кулаки и зубы. Осторожно положил Каттими, сунув ей под спину собственную куртку, с трудом поднялся, сбросил пояс с мечом и начал те самые упражнения, которым учил его приемный отец Курант и без которых не обходится ни один цирковой артист, каким бы ни был он усталым и как бы ни хотелось ему лечь и забыться. Через полчаса его пробил пот, еще через полчаса он понял, что не сможет без особого усилия даже поднять веки. А еще через полчаса он был смертельно уставшим, вымотанным, изможденным, замученным, но тем самым Каем, зеленоглазым охотником, Весельчаком, Киром Харти, Луккаем, Луком, везунчиком и неизвестно еще кем, которым его знали во многих деревнях и поселках Текана.

Утром Кай проснулся от испуганного прикосновения пальцев Каттими. Судя по лицу девчонки, она не исключала, что ее спутник находится при последнем издыхании.

— Ничего, — прошептал он чуть слышно, чтобы не расходовать остаток сил, который не слишком возрос за ночь. — Я жив. Все хорошо.

— Что ты сделал вчера со мной? — удивилась Каттими. — Мне было очень плохо, а потом показалось, что я дома, что сижу в бадье с горячей водой и что после нее меня ждет теплая постель. Ты знаешь, постели, конечно, никакой не было, но я проснулась с ощущением, что она была.

— Вот хорошо, — постарался быть бодрым Кай. — Я смотрю, ты уже и завтрак сделала? Тогда чуть позже мы перекусим и отправимся в ближайшую лощину, где еще поспим. Дальше будем передвигаться только ночью. Та мерзость, что пролетела над нами, мне совсем не понравилась. Ничего, кроме лютой ненависти, с ее стороны я не почувствовал. Конечно, раз она нашла нас ночью, она попытается не упускать нас из вида и впредь, но если мы будем двигаться по степи днем, то слишком облегчим ее поиски. А днем будем прятаться. К тому же ты научишь меня плести насторожи.

— Что это было? — прошептала Каттими, как будто напугавшая ее мерзость была рядом.

— Думаю, что пустотник, — вздохнул Кай и с трудом сел. — Но большой пустотник. И не только с крыльями, но и с головой. Чтобы так ненавидеть, голова должна быть большой.