Танец с жизнью. Трактат о простых вещах - Олеся Градова

Часа через два толпа начала сжиматься, и мы уже стояли тесно прижавшись друг к другу, практически не дыша. Я спросила:

— Ты первый раз здесь? — Да.

— И я первый.

— А ты откуда узнала про отца Германа?

— Люди добрые посоветовали.

Наши глаза встретились, я увидела в ней своего «энергетического двойника» — видимо, внутри нее сидел тот же демон, что и у меня. И так же, как я, она надеялась на избавление. Неизвестная светлая женщина направила ее сюда. Она тоже поняла это. Так в миру встречаются бывшие заключенные, узнавая друг друга по только им понятным знакам.

Какая-то бодрая бабушка, похожая на моих активисток на митингах, схватила меня за рукав:

— А ты больна?

— Да вроде нет.

— А зачем тогда пришла?

— Бабуль, я не больная, я недообследованная… — пробовала я успокоить активистку антидемонического движения.

В три часа открылась щеколда на двери, но нас не впускали. Мужчина в светском костюме, по повадкам это и был Александр, привычно раздвигал толпу, чтобы в церковь внесли инвалидную коляску. За ним следовали несколько парадно одетых мужчин, которых он также вел за собой.

Толпа заволновалась, чувствуя чужие привилегии и деление мира на «своих» и «чужих». «Даже в церкви есть свой блат», — подумала я и вдруг увидела, как плотный поток ринулся за ними в узкий проход. На лестнице кто-то упал, испуганно плакал ребенок, женщина потеряла сумку и истошно орала, бросаясь под ноги людского стада. Кто-то кому-то залепил в лоб коленом. Я начала терять равновесие, так налегали сзади. Я схватила девушку, с которой мы уже почти сроднились, за руку и скомандовала всем образовать живую цепь и стараться сдерживать напор, иначе тех, кто поднимается по лестнице, просто раздавят.

Я очень хорошо помнила этот прием из прошлой жизни — когда проводила на улице благотворительные акции по раздаче голодным продуктов питания. Мой тогдашний босс, лидер «Партии бедных» Мурадян, выступавший «гарантом защиты интересов тех, кто сегодня находится за чертой бедности», подгонял контейнер с морожеными курицами и прямо на улице раздавал их нуждающимся. Люди дрались за некрупных синюшных курей, рвали одежду и царапали друг другу лица. Давка была невозможной, еще один такой натиск, и из людей начнут выдавливать внутренности прямо на асфальт. Орала какая-то баба… похоже, куры заканчивались. Я тогда заставила толпу разделиться по секторам и взяться за руки, для того чтобы не превратить хорошее дело в новую Ходынку, и таким образом сдержать напор… Потом Мурадян играл на баяне, пел частушки, обещал, что скоро в России не будет бедных… И люди ему верили. Добрый был человек, все говорил: «Ежика жалко», когда смотрел порнушку с лесными зверьками… Работая на «Партию бедных», я купила себе первую в жизни каракулевую шубу. Начиналась зима, и иначе мне совсем нечего было носить.

…Мы уже не могли пройти внутрь, и пришлось обосноваться в проходе, справа от алтаря, где стояли, едва касаясь ногами пола, — так поджимали по бокам. Меня практически впечатали в колонну, когда на лестнице появился статный и красивый старец. «Отец Герман», — прошелестела толпа, пытаясь расступиться и пропустить его к месту службы. Было нечем дышать, и я испугалась, что, если мне станет плохо, не смогу протолкнуться через живое и волнующееся людское море.

Я попробовала дышать, как учат йоги, пропуская воздух через ноздри и медленно проводя его через легкие в живот. Я немедленно наполнилась силой. За отцом Германом шли две женщины в черных платках, держа за обе руки белокурого мальчика. Он вырывался, выгибался всем телом, пытаясь ногами, как когтистыми лапами, зацепиться за пол. Поравнявшись со мной, он поднял лицо, и я замерла, как будто по сердцу хлестнули жидким азотом. Его глаза вращались в орбитах, он скалил зубы и рычал, как зверь. Иногда из его рта вылетали слова, которые я могла с трудом разобрать, — это был рев плененного дикого животного. Он был младше Никиты, лет девяти-десяти, не больше. Но что-то общее — светлые глаза, русые кудряшки, как у ангела… Страдание я увидела в его зверином облике. Мой материнский инстинкт побуждал меня обнять, прижать к груди и заставить забыть про страх и боль, которые его сердце раздирали. И в какой-то момент мне показалось, что я могу это сделать — просто потому, что сильна, просто потому, что знаю, что только любовь может исцелить.

Мальчик-зверь, пытаясь зацепиться и спастись, схватил меня за подол длинной юбки и рванул на себя. Женщины извинялись, мать плакала, и они продолжали волочить его вслед за батюшкой.

Отец Герман начал с довольно длинной проповеди, но я почти не слышала его слов от возносившихся и душераздирающих воплей мальчика-зверя. Он говорил собравшимся о соблазнах тела, о слабости души, обо всем, что заставляет человека усомниться в Божием промысле.

Начался обряд отчитки, он взмахивал крестом в правой руке, а левой поливал толпу святой водой из ведерка, которое держала его помощница. Внезапно от алтаря, где стояла инвалидная коляска и несколько «привилегированных» прихожан, раздались нечеловеческие крики. Началась потасовка, парадный мужчина метнулся в проход, белая рубаха была разодрана в клочья, нос разбит в кровь, его трясло, он сжимал кулаки.

— Успокойтесь, станьте здесь, вы все равно не сможете выйти… — Я взяла его по-сестрински за руку.

Он встал рядом и достал платок, чтобы вытереть кровь.

— Это демоны, это пройдет, — увещевала я его.

Я впервые почувствовала себя более благополучной, чем те, кто меня окружал, и более сильной, потому что мною охватило желание помогать и спасать…

Внезапно я увидела, как моя соседка, с которой я стояла под одним зонтиком на улице, начала оседать на пол. Я подхватила ее под мышки.

— Тебе плохо?

Она теряла сознание и обмякала, как в замедленной съемке. Я потащила ее к выходу, но толпа стояла слишком плотно, чтобы я могла пройти, тем более со своей ношей. Она была тонкая и легкая, я сначала думала, что смогу вынести её на руках, но быстро ослабела — меня сковал страх, что она умрет. Я скомандовала мужчине в располосованной рубахе взять ее на руки, а сама пробивала ему путь. Я вновь почувствовала себя организатором массового мероприятия, вспомнив, как на митингах рулила бесноватой толпой.

Кто-то брызнул ей в лицо святой водой, и через несколько секунд девушка открыла глаза. Мы усадили ее на лестнице.

— Давай выйдем, подышим, — я уже хотела банально «слиться» из этого жутковатого места, а спасение человека было достойной причиной для такого бегства. Я хотела курить.

Но она пожелала вернуться.

— Мне казалось, что меня тащат по коридору, а из ушей валит дым. У меня, правда, валил дым из ушей?

— Нет, но это означает, что они вышли из тебя.

Мы отстояли трехчасовую службу. Я все время пыталась понять, где «точка сборки» этого обряда и когда из меня начнут изгоняться бесы. Но они, видимо, хорошо обосновались и не спешили в эмиграцию. Им было уютно, наверное, они еще надеялись подружиться со мной.