Семья Рэдли - Мэтт Хейг

Но я должна…

Я должна…

Я…

Рука сдается и обмякает, отказываясь подчиняться велению разума. Нож падает на пол.

Уилл поднимает голову, следы ее крови на его лице напоминают боевую раскраску. Он смотрит вниз, на нож, а у Хелен сердце рвется из груди — от злости и страха: неужели она предала не только его, но и себя тоже?

Только бы Уилл заговорил.

Пусть оскорбляет ее.

Ей это необходимо. Этого требует ее кровь.

Уилл выглядит уязвленным. Взгляд у него внезапно становится как у потерянного и брошенного пятилетнего ребенка. Он прекрасно знает, что она пыталась сделать.

— Меня шантажировали. Полиция… — объясняет Хелен, надеясь услышать хоть что-нибудь в ответ.

Но он, не проронив ни слова, выходит из дома.

Хелен хочется догнать его, но ей нужно вытереть кровавые лужи на кухне, пока никто их не увидел.

Она берет бумажные полотенца из-под раковины и отматывает чуть ли не половину рулона. Когда она начинает вытирать пол, кровь окрашивает и размягчает бумагу. Хелен содрогается от рыданий, по щекам ее ручьями льются слезы.

Уилл в это время на четвереньках ползает по фургону, отчаянно пытаясь найти самое ценное, что у него есть.

Абсолютное совершенство, мечту о той ночи из далекого прошлого.

Сейчас ему крайне необходимо испить Хелен, какой она была раньше. До того, как семнадцать лет лжи и лицемерия изменили ее вкус.

Он с облегчением замечает спальный мешок и протягивает к нему руку. Но облегчение длится недолго — он залезает внутрь мешка, но нащупывает лишь мягкую ткань.

Он в ярости оглядывается.

Обувная коробка открыта. Рядом на полу валяется письмо, словно кем-то оброненное. И фотография. На ней четырехлетний Роуэн.

Уилл поднимает карточку и смотрит малышу в глаза. Любой другой увидел бы в них невинность, но Уилл Рэдли и не знает, что это такое.

Нет, когда в глаза Роуэна смотрит Уилл Рэдли, он видит избалованного мальчишку, маменькиного сыночка, вооружившегося, помимо прочего, своей трогательной улыбочкой, чтобы отвоевать любовь матери.

Да, ты у нас точно маменькин сынок.

Уилл дико хохочет и все не умолкает, хотя ему уже не смешно.

Возможно, Роуэн прямо сейчас вкушает мечту, которая ему не принадлежит.

Уилл выползает из фургона на четвереньках, как пес. Он бежит вверх по Орчард-лейн, мимо фонаря, даже не обращая внимания на запах крови Джереда Коупленда, доносящийся откуда-то из кустов на обочине. Он подпрыгивает, поднимается в воздух, следя за своей тенью, скользящей по крыше дома, а потом стремглав уносится в Тёрск.

Питер заперся в своей машине и наблюдает за парочками, заходящими в «Лису и корону». Кажется, что все они очень довольны своей жизнью. Они посвящают досуг культурным мероприятиям, загородным прогулкам и джазовым вечерам. Если бы он только был нормальным человеком и мог перестать желать большего.

Он знает, что она там, сидит одна за столиком, качает головой в такт мелодии, которую играют лысеющие джазмены-любители, и наверняка уже начинает подозревать, что он ее продинамил.

Питер слышит трубачей, и ему из-за этого становится как-то не по себе.

Я женат. Я люблю свою жену. Я женат. Я люблю свою жену…

— Хелен, — сказал ей Питер перед выходом. — Я ухожу.

Она как будто и не услышала. Стояла к нему спиной и смотрела в ящик с ножами. И он обрадовался, что жена не обернулась и не поинтересовалась, зачем это он надел свою лучшую рубашку.

— А, хорошо, — равнодушно ответила Хелен.

— Приезжает врачебная комиссия, я тебе рассказывал.

— Да-да, — встрепенулась она после затянувшейся паузы. — Конечно.

— Надеюсь, около десяти буду дома.

Хелен промолчала, и Питер был даже несколько разочарован, что она ничего не заподозрила.

— Люблю тебя, — виновато сказал он.

— Да. Пока.

На «люблю тебя» она, как всегда, не отреагировала.

Но когда-то она была от него без ума. Они так любили друг друга, что превратили Клэпхем, каким он был еще до джентрификации, в самое романтичное место на свете. Серые дождливые улицы южного Лондона тихонько пели от любви. Ни Венеция, ни Париж не были им нужны. Но что-то произошло. Она что-то утратила. Питер это осознавал, но не понимал, как восполнить ее потерю.

На стоянку заворачивает очередная машина, в которой приехала еще одна парочка. В женщине он узнает знакомую Хелен. Это Джессика Газеридж, она делает открытки. Точно, и литературный кружок еще посещает. Но лично знакомы они не были. Просто Хелен однажды указала ему на нее в толпе на рождественском рынке в Йорке. Очень маловероятно, что она тоже узнает Питера, но все же это дополнительный повод для беспокойства, увеличивающий риск. Он слегка сползает по сиденью, когда чета Газеридж выходит из машины. Но они направляются к пабу, даже не глянув в его сторону.

Фарли слишком близко, думает Питер. Надо было выбрать место подальше.

Его уже мутит от всего этого. Головокружительный восторг от трех пробирок Лорны уже совсем испарился. Остался лишь сам соблазн, без блестящей упаковки.

Проблема в том, что он действительно любит Хелен. Всегда ее любил. И если бы он чувствовал взаимность с ее стороны, его бы здесь не было, независимо от кровопития.

Но она-то его не любит. Поэтому он сейчас войдет в паб, подсядет к Лорне, и они будут смеяться, слушая убогую музыку, и после пары бокалов задумаются о продолжении. Есть даже вполне реальный шанс, что оно воспоследует и как-нибудь вечером, скоро, возможно, прямо сегодня, они станут обжиматься, точно подростки, у него в машине или в задрипанном мотеле, а то и вовсе в доме номер девятнадцать. И неизбежно она предстанет перед ним обнаженной.

Вот тут его охватывает паника. Питер тянется к бардачку за «Руководством воздерживающегося», которое без спросу забрал из комнаты Роуэна.

Находит нужную главу — «Секс без крови: не смотрите внутрь». Читает о дыхательных упражнениях, о том, как сосредоточиться на тактильных ощущениях, о методах подавления запаха крови.

Если вы чувствуете, что начинаете преображаться во время прелюдии или полового акта, закройте глаза и обязательно дышите ртом, а не носом, ограничивая таким образом обонятельные и визуальные стимулы… Если ничего не помогает, прервите процесс и произнесите вслух мантру воздерживающегося, приведенную в предыдущей главе: «Я, имярек, контролирую свои инстинкты».

Он снова смотрит на дорогу. Подъезжает еще одна машина, а потом, минуту-другую спустя, мимо катит автобус. Питер уверен, что в окне мелькнуло одинокое лицо сына. Заметил ли его Роуэн? Выглядел он ужасно. Неужели ему что-то известно? Эта мысль пугает Питера еще сильнее, и что-то внутри у него переключается. Волны удовольствия отступают, остается кремень долга. Он заводит машину и едет домой.