Семья Рэдли - Мэтт Хейг

Так что прощай, Уилл. И не пытайся встретиться ни со мной, ни с ним, чтобы не потерять остатки моего уважения к тебе. Мы дали слово и должны его сдержать ради блага всей нашей семьи.

Для меня это все равно что отрубить себе руку, но это необходимо сделать.

Береги себя. Я буду по тебе скучать.

Хелен

Это выше его сил. Роуэн хочет лишь одного — стереть, прогнать из головы то, о чем только что узнал. Он выпускает письмо из рук, не обращая внимания, куда оно падает, вытаскивает бутылку с кровью из спального мешка и кладет к себе в рюкзак. На заплетающихся ногах он выбирается из фургона и шагает прочь от дома по Орчард-лейн.

Навстречу ему кто-то идет. Ветви ракитника, низко свисающие через ограду дома номер три, поначалу скрывают лицо мужчины. Видны только плащ, джинсы и ботинки. Роуэн и так точно знает, кто это, но вскоре различает и лицо — лицо его отца. Сердце у него уже не бьется, а бешено колотится, словно кто-то выбивает в груди ковер.

— Привет, лорд Б., — говорит Уилл, и губы его кривятся в улыбке. — Как твои дьявольские делишки?

Роуэн не отвечает.

— Правда? Отлично, — продолжает Уилл, но мальчик даже не оборачивается.

Он не смог бы вымолвить ни слова, даже если бы захотел. Он зажимает свою ненависть внутри, словно монетку в кулаке, и идет дальше, к автобусной остановке.

Он надеется увидеть Еву и все забыть.

Ева собирается сообщить отцу, что пойдет сегодня гулять.

Ну что он ей сделает? Затащит в комнату и забаррикадирует дверь?

Нет, она собирается вести себя так, как будто у него никогда и не было этого срыва и как будто она взрослая семнадцатилетняя девушка, живущая в свободном обществе. Ева заходит на кухню, чтобы сообщить ему эту информацию, и видит, как отец наворачивает что-то ложкой из банки. Подойдя поближе, она читает этикетку. Это консервированный чеснок, и он съел уже три четверти. Может быть, ему снова нужно в больницу.

— Пап, это отвратительно.

Он кривится, но кладет в рот еще одну ложку.

— Я ухожу, — произносит он, прежде чем дочь успевает сказать то же самое.

— Куда? В смысле, если на свидание, я бы тебе рекомендовала почистить зубы.

Он пропускает шутку мимо ушей.

— Ева, я должен тебе кое-что сказать.

Ей это не особо нравится, она гадает, в чем же он собирается признаться.

— Что?

Он набирает полные легкие воздуха.

— Твоя мама не пропала.

Поначалу Ева не вникает в его слова. Она уже так привыкла игнорировать чепуху, которую он мелет. Но через секунду до нее доходит.

— Пап, ты о чем?

— Ева, она не пропала. — Он берет дочь за руки. — Она умерла.

Ева закрывает глаза, пытаясь отключиться. Ужасно воняет чесноком. Девушка вырывает руки, она слышала все это и раньше.

— Пап, ну хватит.

— Я должен сказать тебе правду, Ева. Я видел ее. Я был там.

Ева невольно втягивается в разговор.

— Ты видел ее?

Джеред кладет ложку, голос его звучит вполне вменяемо.

— Ее убили на университетском кампусе, — рассказывает он, — на лужайке рядом с кафедрой английского языка. Ее убили. Я все видел. Я бежал и кричал, но там никого не было. Я поехал за ней. Понимаешь, она задержалась допоздна в библиотеке. То есть это она мне так сказала, поэтому я поехал в библиотеку за ней, но ее там не было, я искал повсюду, а потом увидел их — по ту сторону огромного уродливого водоема, будь он неладен. Я побежал к ним и видел, как он укусил ее, убил, а потом поднял и…

— Укусил?

— Ева, он не был обычным человеком. Он был другим.

Девочка качает головой. Снова этот уже знакомый кошмар.

— Пап, ну зачем ты так. Прошу тебя, пей таблетки.

Он рассказывал про вампиров и раньше, но только когда лежал в больнице. Впоследствии вскользь упоминал их, если был пьян, но потом неизменно подрывал к себе доверие, категорически все отрицая. Думал защитить Еву таким образом.

— Это был ее преподаватель, — продолжает Джеред. — Он чудовище. Вампир. Он укусил ее, напился ее крови и улетел с ней куда-то. Ева, он сейчас здесь. Он приехал сюда. В Бишопторп. Может быть, он уже мертв, но мне надо это проверить.

Несколько секунд назад дочь чуть было не поверила ему. Но теперь она всерьез обижена — как ему не стыдно морочить ей голову!

Джеред кладет руку ей на плечо:

— Никуда не выходи, пока я не вернусь. Слышишь? Сиди дома.

Ева пристально смотрит на отца, ее красноречивый яростный взгляд заставляет его объясниться.

— Полицейские. Они собираются его схватить. Я разговаривал с женщиной, уволившей меня за то, что я говорил правду. Элисон Гленни. Она тоже здесь. Я ей все рассказал. Понимаешь, я видел его сегодня в пабе. Того самого человека, который…

— В пабе? Ты сегодня был в пабе? Пап, у нас же вроде нет денег.

Она не лицемерит. Роуэн настоял, что за билеты в кино заплатит он.

— Слушай, у меня нет на это времени. — Он кладет в рот последнюю ложку чеснока и берет куртку. Взгляд у него совершенно безумный. — Помни, ты должна оставаться дома. Прошу тебя, Ева. Не выходи.

И он выходит за дверь прежде, чем дочь успевает ответить.

Она заходит в гостиную и садится. По телевизору идет реклама косметики «Лореаль», показывают лицо одной и той же женщины в разном возрасте.

Двадцать пять. Тридцать пять. Сорок пять. Пятьдесят пять.

Ева смотрит на стоящую на телевизоре фотографию. На ней ее мама в возрасте тридцати девяти лет во время их последнего семейного отпуска на Майорке три года назад. Еве так хотелось бы, чтобы мама была рядом, старела, как и положено, а не застыла навсегда во времени, запечатленная на снимках.

— Мам, можно мне сегодня пойти погулять? — шепотом спрашивает она, воображая, как бы они сейчас поговорили.

Куда ты собралась?

— В кино. С мальчиком из школы. Он меня пригласил.

Ева, сегодня же понедельник.

— Знаю. Но он мне по-настоящему нравится. И я вернусь к десяти. Мы поедем на автобусе.

И что это за мальчик?

— Ну, он не похож на тех, с кем я встречалась раньше. Он хороший. Пишет стихи. Тебе бы понравился.

Ну ладно, дорогая. Надеюсь, ты хорошо проведешь время.

— Обязательно, мам.

Если что, звони.

— Да, конечно.