Поддай пару! - Терри Пратчетт

– И когда наступит этот час, сэр?

– Я, господин фон Липвиг, задаюсь этим вопросом еженощно. Меня немного успокаивает тот факт, что паровая эра началась не с бухты-барахты, а с научного подхода и соблюдения техник безопасности. Поощряя произвол, мы только спровоцировали бы новые эпизоды, подобные тому, что произошел в Чортовом лесу. Так что… – Витинари посмотрел Мокрицу прямо в глаза. – Расскажи мне, как продвигается дорога до Убервальда?

– Неплохо продвигаемся, сэр, но у нас, так сказать, недовыполнение. Мы планировали забить золотой костыль в середине следующего месяца. Предстоит еще много работы, и в районе Граффа поезд нужно пустить под землей. Мы усиленно роем туннель, но там слишком много естественных пещерных образований.

«А потом еще мосты, – думал он. – Ты не рассказал ему про мосты».

– И, разумеется, достигнув Убервальда, мы логически продолжим путь до Орлеи.

– Этого мало, господин фон Липвиг, слишком мало. Тебе нужно ускориться. Равновесие всего мира может стоять на кону.

– Кхм… При всем уважении, милорд, это как?

Витинари нахмурился:

– Господин фон Липвиг. Я дал тебе приказ. Как ты приведешь его в исполнение, меня не касается, но ты обязан подчиниться.

Мокриц не обрадовался, когда нашел свою лошадь «обутой» – вероятно, Стражей, потому что неподалеку он увидел гогочущего стражника. Лошадь пристыженно подняла на Мокрица взгляд и сказала:

– Извини за причиненные неудобства, но я обязана подчиняться закону.

Мокриц был взбешен.

– Лошади големов такие же сильные, как обычные големы? – спросил он.

– Разумеется, господин.

– Отлично, – ответил Мокриц. – Тогда освободи себя от оков.

Замок хрустнул и раскололся, а стражник побежал навстречу Мокрицу, который уже вскочил в седло, с криком:

– Эй! Это государственное имущество!

А Мокриц крикнул ему через плечо:

– Направь счет сэру Гарри Королю, если посмеешь! Скажи, что это от Мокрица фон Липвига!

Он оглянулся, когда лошадь поскакала по Нижнему Бродвею, с радостью увидел, что стражник подбирает с земли желтые осколки, и прокричал:

– Никто не смеет стоять на пути у Гигиенической железной дороги!

Мокриц всегда предпочитал передвигаться на больших скоростях – в конце концов, на его прежнем поприще это играло жизненно важную роль – поэтому он прискакал на фабрику Гарри, загнав лошадь так, что та дышала часто, как покорительница горных вершин[60]. Соскочив на землю и для чистой видимости привязав лошадь, он спросил:

– Почему ты запыхалась? Ты же не дышишь! Големы не дышат.

– Извини. Ты просил, чтобы я была лошадинообразнее, так что стараюсь как могу. Игого, игого, господин.

Мокриц расхохотался и сказал:

– Так пойдет, Сивка… Нет, не Сивка! Как тебе нравится кличка Искра?

Лошадь подумала и ответила:

– У меня раньше никогда не было имени. Я всегда была «лошадью». Но это очень приятное чувство – знать, кто ты. Не понимаю, как я жила без имени все эти девятьсот три года. Благодарю, господин фон Липвиг.

Мокриц прошагал в кабинет Гарри с целью поговорить с ним напрямую и наедине. Тот смотрел на Мокрица целую вечность и потом сказал:

– Ты же понимаешь, что они только что начали укреплять самый первый мост на убервальдской линии. Ни один поезд не поедет по воздуху!

– Знаю, Гарри, знаю. Уж поверь, я общаюсь с землемерами и инспекторами трижды на дню. Но в серьезной работе нуждается только полотно моста. Опоры уже выдержали испытание временем.

И пока Гарри набирал воздуха в грудь, чтобы возразить, Мокриц рассказал ему, что́ он придумал, если инженеры Дика не управятся ко времени, назначенному Витинари.

Гарри не сразу понял план Мокрица, но, выслушав до конца, он сказал:

– Ты плюешь на все правила, сынок, а с Витинари такое прокатывает лишь однажды. Уж в этом я уверен.

Мокрицу понадобились все его внутренние запасы хитрости и выдержки, чтобы не сломиться под гневным взглядом Гарри Короля, но он выстоял и ответил:

– Гарри, я не первый день работаю на Витинари и давно выучил слова «правдоподобное отрицание».

– Ась? И чего это значит? – не понял Гарри.

– Это значит, что его светлость предпочитает не знать всех моих действий в деталях и уж точно не дает мне четких предписаний. И еще это значит, что я зачастую вынужден двигаться на ощупь, но это мне всегда неплохо удавалось. У меня впереди много дел, Гарри, или лучше сказать, милорд Гарри, или посмею ли сказать, барон Король Анк-Морпоркский… можешь заполнить пробел на свое усмотрение. И кстати, если мне не изменяет память, когда Витинари сделает тебя первым железнодорожным бароном, тебе будут полагаться шесть серебряных шариков на короне. Рыцарское звание? Пф! Ты в два счета станешь бароном. Полагаю, леди Король обрадуется шести шарам своего супруга.

Гарри хмыкнул.

– То-то супружница удивится. – Он внимательно обдумал перспективы, которые обрисовал перед ним Мокриц. – Да уж, станет небось щеголять, как… герцогиня! – Он посерьезнел и продолжал: – Я-то думал, что из нас двоих это я король дерьма, но ты им просто полон! Может, хоть объяснишь, в какие неприятности ты нас сейчас втягиваешь? Барон, как же. Ладно, ну и как же два плута вроде нас это провернут?

Как бы ни давил на них патриций, на строительство железнодорожных путей все равно требовалось время, даже после того, как этим занялись все парни, тролли и гоблины, которых сумел привлечь Гарри Король. «Цорт не сразу строился», – твердили они как заклинание, когда кто-то начинал терять терпение. И все же день ото дня новая великая железная дорога в Убервальд становилась все ближе к конечному пункту назначения.

Строительство железной дороги было одно, а поддержание ее в хорошем состоянии – совсем другое. Рельсы были подвержены ветрам и непогоде и зачастую находились далеко от цивилизации. Мокриц каждую неделю разбирал жалобы на поломки и прочие неурядицы. Следуя своему чутью, он всегда начинал с необычных и иногда комических новостей: пьяный тролль на путях, гнездо гарпий в угольном тендере, рожающая женщина[61]. И опять оползни, которые перечеркивали все графики. Еще люди как будто не понимали, что бросить на железнодорожном переезде фургон с поросятами – значит помешать любому движению на железной дороге. И как забыть обо всех тех, кто считал, будто стоит им поднять руку перед движущимся составом, и поезд в ту же минуту остановится? Поезд, в принципе, мог бы, но внеплановое торможение всегда приводит к массе никому не нужной канцелярской работы.