Холодные близнецы - С. Тремейн

Моя показная ласка – для Лидии и для Гордона. Для всех, кроме меня.

– Ты замерз, Энгус. Тебе нужна ванна!

– Горячая ванна, Сара, вот лучшее на Земле предложение, – соглашается Энгус. – Угости-ка Гордона и Алистера стаканчиком крепкого «Макаллана». Я им обещал в благодарность за… – он запинается, но сразу же продолжает: – За то, что помогали. Ладно, Сара?

– Да, – отвечаю я с неубедительной улыбкой.

Энгус осторожно проходит в ванную комнату, хлюпая при каждом шаге. Я слышу шум льющейся воды и оборачиваюсь к дочери:

– Лидия, милая, не достанешь стаканы?

Виски принесен и разлит. Мужчины извиняются за то, что они испачкали пол, я говорю «ничего-ничего», мы рассаживаемся на диване и на стульях, подкидываем дров в огонь. Мы выпиваем, а Лидия смотрит на мужчин, как на редких зверей в зоопарке. Гордон вертит головой, рассматривая полуокрашенные стены, и изрекает:

– Недурно вы потрудились. Прямо жилой вид. Здорово, что дом на Торране попал в хорошие руки.

Что мне сказать? Моя грусть заполняет комнату. Я вяло бормочу: «Спасибо» – на большее я не способна.

Мы молчим. Я слышу, как Энгус плещется в горячей воде, и поглядываю на дверь ванной комнаты. Теперь мы в безопасности, хотя сейчас над нами нависла реальная угроза.

Гордон начинает разговор про Торран, про Слейт и про гэльский колледж. Я с благодарностью присоединяюсь, я рада поболтать про что угодно – мне без разницы.

Что мне делать с Энгусом?

Алистер, мужчина помоложе, рыжий и чисто выбритый, с грубыми, но приятными чертами лица, берет третий стакан «Макаллана» и перебивает Гордона:

– Это – тонкое место. Так в старину говорили.

Гордон цыкает на него: Лидия сжалась в клубок и спит на диване, укрывшись мягким синеватым покрывалом.

Я потягиваю скотч, огонь мерцает. Я донельзя вымоталась.

– Что?

Алистер, похоже, немножко перепил. Он рыгает, извиняется и объясняет мне:

– Народ раньше называл Торран тонким местом. Короче, здесь духи ходят, – он усмехается и продолжает: – Настоящие духи, типа наш мир соприкасается с ихним.

– Ну и брехня, – возражает Гордон, внимательно глядя на меня, а затем на Лидию.

У меня складывается впечатление, что он хочет дать своему приятелю хорошего пинка.

– Нет, Гордон, правда, – говорит Алистер. – Я порой думаю, что они правы были. Типа, Громовой остров… да тут даже воздух особенный. Помнишь, как те городские пацаны удрали? Они испугались.

Алистер ничего не знает о нашей семье. Иначе бы не трепал языком почем зря.

– Да, на Торране можно увидеть другой мир, – Алистер ухмыляется и допивает скотч. – Так старики говорили.

Гордон Фрейзер громко и неодобрительно фыркает.

– Чепуха! Сара, я бы и слушать не стал.

– Ничего страшного, – я пожимаю плечами. – Вполне интересно.

Я не лгу. Древние суеверия и старинный фольклор меня не пугают – мне хватает своих кошмаров. Гордон смакует ароматный скотч, легонько кивает стаканом в сторону моей спящей дочери:

– А нам пора.

И они быстро отправляются домой. Я машу рукой их лодке, пока она не исчезает за Салмадейром. Маяк мигает им на прощание. Я замечаю, что нашу лодочку вынесло водой к перилам маяка, а мешки с покупками пропали – их утащил прилив.

Я возвращаюсь на кухню и открываю ящик стола, где лежат ножи.

Я смотрю на свой склад оружия. Лезвия блестят. Я люблю, когда они постоянно остро наточены.

Не дотронувшись до ножей, я задвигаю ящик обратно. У меня что, фантазии насчет убийства?

Я пересекаю холл и открываю дверь ванной комнаты. Он полощется в воде, трет мочалкой мускулистые руки, его черная от волос грудь – вся в белых потеках мыльной пены.

Мне физически отвратительно его присутствие.

– Придется тебе опять ехать в магазин, – заявляю я. – Завтра. Ты оставил покупки возле лодки, а их унес прилив. Мы на мели.

– А? – переспрашивает он.

Мне понятно его удивление. Я прямо вижу, как у него в голове крутятся шестеренки.

Я чуть не умер, спасая собаку, а она про какой-то супермаркет!

Но я уже не могу притворяться. Мне надо выгнать его с острова, чтобы у меня появилось время подумать. Как разобраться с ним раз и навсегда.

– Завтра. В магазин. Ну, спасибо.

Утром мы ищем Бини. Мы кружим по Торрану, и Лидия кричит во весь голос:

– Бини! Бини!

Сейчас прилив. Не думаю, что несчастная собака выбралась из тины. Но Лидия не сдается:

– БИНИ!

Пока мы оглядываем водные просторы, озерные чайки, клюющие раковины моллюсков на берегу, орут на нас кошачьими голосами. Они отпрыгивают подальше, когда мимо пробегает дочь. Она кричит, зовет.

И плачет.

– Пойдем, – говорю я, обнимая ее вздрагивающие плечи. – Я уверена, что Бини в порядке. Вероятно, он убежал в лес. Мы развесим повсюду объявления.

– Он не вернется, – дочь сбрасывает мою руку. – Он умер. Он никогда НЕ вернется.

И она убегает в дом. Я не представляю, как ее утешить. Весь мир безутешен – от печальных серых тюленей на Салмадейре до плачущих мокрых рябин Камускросса.

Время летит незаметно. Лидия читает у себя в комнате, а я крашу стены. Сама не знаю почему. У меня есть смутная идея, что нам надо закончить ремонт и продать дом. Чем скорее, тем лучше.

Я решаю передохнуть и направляюсь на кухню – смыть краску с пальцев. Выглядываю в окно и замечаю лодку и Энгуса в ней. По темной воде пролива тянется белый кильватерный след, как мел по доске.

Он стоит в лодке, положив руку на румпель, и таращится прямо на меня. Он пришел за нами. И принес покупки из магазина, как я ему и велела.

Во мне просыпается ненависть. Я начинаю надеяться, что идиотская лодка наткнется на незаметный базальтовый блок, порвется и затонет. Куда подевалось мое желание быть логичной и вооруженной доказательствами? Я уже не собираюсь выяснять отношения с глазу на глаз – нет, я хочу спокойно наблюдать, как он тонет в ледяной воде, и даже не пошевельнусь. Ни капельки. Буду просто смотреть, как превращаюсь во вдову.

Естественно, лодка не тонет. Энгус успел приноровиться к жизни на острове. А после вчерашнего приключения на грязевых полях он, вероятно, помешан на технике безопасности. Умело сбросил скорость, ловко и аккуратно причалил свое оранжевое резиновое суденышко и вышел на серую гальку. Вытащил моторку выше самого высокого прилива, вынул из нее два вместительных «ко-оповских» пакета и теперь поднимается по склону к дому.