Аппендикс - Александра Петрова

«Вам нужна помощь?» – перебил мой телепросмотр продавец в тот момент, когда одна из служащих, заложниц Сонни, вернулась в свой банк с победной фразой: «Девочки! У меня взяли интервью!»

Нынче у меня не было драйва притягивать флюиды теплоты со стороны желающих мне что-либо продать, и, слава богу, они тут были совсем неучастливые. Казалось, им было все равно, купишь ты у них что-нибудь или нет, но этому, наверное, наконец стало скучно, и между нами завязался разговор, главной темой которого оставались строго товары их магазина, хотя не обошлось и без его проникновенных взглядов. Из вежливости я позадавала вопросы о качестве экранов, а потом в руках у меня оказался мини-диктофон новой марки. «Всего лишь сорок семь евро», – объяснил продавец.

– Хорошенькая штучка, – размечталась я. – Вот буду ходить и записывать звуки, а потом придумывать к ним картинки.

– Ты отлично выглядишь, – погрузил он первые пришедшие ему на ум слова в голосовую ловушку и показал, как записалась фраза. – Ну, скажи теперь ты что-нибудь. – Наверное, ему все-таки вдруг приспичило всунуть мне эту игрушку.

– Сегодня хорошая погода, – выпалила я с наигранным энтузиазмом.

– Ну и говняная же погода сегодня, тьфу, какой холод, – почти в тот же момент услышала я неподалеку знакомый голос, капризно растягивающий гласные и следующий интонации другого, еще более южного языка. В магазин шумно входила группа людей. Оставив зонтики у порога, они шутливо подталкивали друг друга, выступали грудью вперед и покачивали бедрами, как какие-то павы или модели на подиуме. Не все они были высокорослыми, как та, продолжающая чертыхаться по поводу холода, сырости и недостатка внимания к ней Господа Бога, в которой я сразу же узнала свою окулистку с виа Биссолати, но во всех сквозила утрированная их поведением инакость.

Малодушно притаившись за одним из прозрачных шкафов, я все-таки быстро вытащила себя наружу, и под аркой высокого свода мы расцеловались с огромным существом. Огорошенный продавец отошел на безопасное расстояние, а я, переложив диктофон в левую руку, знакомилась с Инес, красивой стройной мулаткой, в роскошных черных волосах которой пестрела матерчатая роза, с безгрудой, полной и белокожей Джадой, с блондинкой Катюшей с силиконовыми губами и большой грудью, единственной итальянкой на всю эту бразильскую компанию, и с низкорослой, немолодой Фионой, похожей на русскую крестьянку с портретов Григория Сороки. Они зашли сюда в поисках радио или даже телевизора для подруги, которую вчера увезли на скорой. Пока, бродя по огромному магазину, они выбирали товар, я вернулась к своим экранам. На первом больше не было моей площади и снега. Вместо них появилась программа Кто хочет стать миллионером? На второй рассказывали о наклоне трубы акведуков и системе канализации, а на третьем Аль Пачино в банке с отключенным полицией светом обливался потом и дружески болтал с заложницами в ожидании обещанного ему самолета, чтобы удрать в Алжир.

Продавец неохотно подошел к покупателям и, как мне показалось, взглянул на меня насмешливо. Не сумев справиться с приступом гордости, вводя себя в заблуждение по поводу скорых поступлений, я решила назло ему все же купить диктофон. Хотя его цена и соответствовала цене сорока семи килограммов мандаринов с рынка, одиннадцати килограммовых банок греческого йогурта двухпроцентной жирности, тринадцати банок тунца, четырех десятков яиц и почти килограмма одного из моих любимых ройбосов «Полночь» с шоколадом, миндалем и карамелью или другого – «Французский поцелуй» (с зернами какао, шоколадом, апельсиновой коркой, малиной, корицей, чертополохом и почему-то со свеклой, ну дают же французы), я, уставившись в его сразу заморгавшие глаза, выложила все свои пятьдесят евриков на кормушку.

Черт с ним с поцелуем и тунцом, тряхнула я стариной, заглядевшись под конец просмотра на Леона, привезенного из психбольницы для разговора с главным героем, и поражаясь невероятному совпадению: хотя Леона называли «представителем третьего пола», на самом деле он уже был женой аль пачиновского Сонни, который с помощью ограбления хотел собрать деньги на ее мечту полного превращения в женщину. Оказывается, фильм был вовсе не об ограблении банка, а о любви.

Из магазина мы, девушки, вышли все вместе. Так, словно всю жизнь знали друг друга. Опять звонили колокола, дождик кончился, и снова я оказалась в облаке собственной чувствительности. Эти люди, так добродушно болтавшие со мной, казались мне почти родными. Дойдя до проспекта, мы сели в трамвай и поехали на станцию, чтобы оттуда на автобусе добраться до больницы. Дорога была долгой, я насчитала больше двадцати пяти остановок, и за это время, пока народ воспитанно глазел на моих басовитых и маскулинных дам, я узнала много чего интересного. Хотя про то, как одна подруга Лавинии всю жизнь потратила на превращение в полноценную женщину, мне пришлось выслушать не один раз.

Жила-была одна МТФка («мэн», стоящий на пути преобразования в «фемину»), которая после долгих психологических приготовлений и курса гормонотерапии с энтузиазмом и верой в себя отринула ненужный придаток, но самцы, унюхав, что на его месте теперь просто зияние, перестали ее любить. Очевидно, им нужно было совсем не это, но самое удивительное, что у нее самой уже не было желания ощущать мужской распирающий зной и влагу внутри себя. Вроде бы прибавилось еще одно и как раз самое долгожданное отверстие, но странным образом оно закрыло вход во все другие. Эта новая дыра, в которую теперь можно было сливать терпкое молоко даже литрами, оказалась ей просто чужда, и все ей сделалось по фигу. Даже в магазин за апельсинами, а обычно она их лопала только так, выйти ей было невмочь. Что уж говорить о покупке какой-нибудь кофточки, а сиськи, между прочим, у нее были как у какой-нибудь мисс, – ну просто арт-сиськи. И хотя имплантаты по-прежнему были на месте, душа не лежала ни к чему. А тело как раз желало только лежать, но в совершенном одиночестве, так что она шла, вернее, лежала у него на поводу и постепенно перестала мыться, почти не ела, не переодевалась и истекала слезами на лоснящееся от грязи одеяло. Вид у нее был все еще вполне товарный, но о заработке уже не было и речи. Кончилось тем, что она страшно обеднела, и слава богу, потому что все-таки жизнь взяла свое, и пришлось срочно возвращаться на панель, а утром даже подрабатывать продавщицей в магазине одежды. Весь день и всю ночь на ногах, шутка ли? В магазине, куда она попала по какому-то волшебству, – ведь трансов обычно на работу никто не берет, – можно было прихватить себе шмоток за полцены, там даже находились большие размеры, но у нее начались какие-то проблемы с ощущением формы, цвета и запаха. Никаких духов, джинсы, бесформенная длинная кофта – вот во что она вырядилась, – Лавиния прикрывала огромные глаза цвета какао. Джинсы на женщине были для нее пределом возможного падения, хотя все, кроме Фионы, включая и меня, были как раз в них. Густо наложенные синие тени на ее выпуклых веках поблескивали золотом, словно новгородские купола. Нежный, глубокий взгляд опускался все ниже и, задержавшись на крае легкого не по сезону платья, под которым находилось то, что ей тоже когда-нибудь могли отчикать, уплывал в сторону. На мгновение она замирала, как будто ждала аплодисментов или находилась в гипнотическом трансе, и, не дождавшись восхищенной реакции, стряхивала с себя наваждение, становясь снова веселой и взбалмошной.