Воздаяние храбрости - Владимир Соболь

– Не застрелился бы, ваше сиятельство, – озабоченно бросил он вбок, даже не глядя на князя.

Но Валериан только хмыкнул в усы.

– Поляков вспомнил, Новицкий? – спросил он, выдержав паузу.

Обоим тут же представилась памятная сцена из осени двенадцатого года: площадь небольшого белорусского городка, колонна пленных французской армии в мундирах польского легиона и капитан, заставивший сдаться своих подчиненных, спасший жизнь трем с половиной сотням чьих-то мужей, сыновей, братьев, сам падает в схватившуюся ледком лужу, рушится навзничь с простреленным сердцем, роняя маленький пистолет, хранившийся под мундиром 1.

– Не бойся и не надейся: эти стреляться не будут.

– Думаете, у них нет чести?

– Есть, Новицкий, есть, но другая. Это Азия, а не Европа. Они знают, что каждый из них – ничто. Только часть организма. Человек принадлежит толпе, толпа – городу, город – державе. Да и страна, народ тоже встроены в общее течение времени. Можешь ты отделить каплю от летящей струи? Можешь сказать, что она мокрее других? Так же и человек в Азии. Мы ищем убийцу, они вырезают селение, где он, может быть, затаился.

– Может быть? – переспросил Новицкий.

– Да, им достаточно одного подозрения. А если виноватого даже не случилось в этот момент, то наказаны его родственники, друзья. Все равно, что он сам. Я смотрю на эту толпу и думаю: а ведь среди них, возможно, есть те, кто кинул в огонь моего Петроса. Ты знаешь, как он погиб?

Сергей молча кивнул. Ему представилась кряжистая фигура управляющего княжеским замком, и он вдруг ощутил себя на его месте. Будто бы это его, Сергея Новицкого, простреленного, обездвиженного, беззащитного, хватают чьи-то грубые руки, волокут по каменистой земле и швыряют лицом вперед в самые языки разгорающегося пламени. И до того явственно он ощутил на своем теле жар занявшегося костра, что рука его невольно потянулась к рукояти трофейной сабли.

Валериан приметил это движение.

– Вот-вот, так же и мы хватались за эфесы и у Дуная. Помнишь, когда капитулировал великий визирь. А командир приказал не рубить, а приветствовать-салютовать храбрым турецким воинам. Помнишь, Новицкий?

– Помню, – коротко ответил Сергей.

И обоим им почудилось одновременно, будто бы тень генерала Ланского скользнула поверх их голов, легко коснувшись крыльями щек, забрызганных грязью и чужой кровью.

– Ну да, победили, – сказал Валериан, отвечая уже не Новицкому, а своим мыслям. – В который раз отогнали персов от ворот Грузии. Бог даст, выгоним из Закавказья. Но что же дальше, Новицкий, как нам привязать к себе эти народы? Кто был с нами на этом поле? Эскадрон армян да две-три сотни грузин. Я тебе точно скажу: они и дальше останутся в ожидании. Будут высматривать и считать – от кого же им достанется больше. А я сейчас размышляю, Новицкий, – стоила жизнь одного Петроса судьбы, скажем, всего Тифлиса? Взяли бы всех своих и отошли, скажем, за Терек.

Новицкий облокотился о переднюю луку и повернулся к Валериану. Впервые за долгие годы знакомства он видел князя в таком меланхоличном настроении. В первый раз слышал, как Мадатов произносит тирады столь длинные и не относящиеся прямо к устройству роты, батальона, полка, дивизиона или провинции.

– За Терек нам нельзя, князь. На том рубеже нам никого не сдержать.

– Так, стало быть, за главный хребет. Поставить сильные посты на всех перевалах, и пускай они здесь, внизу, творят, что им вздумается.

– А мы будем смотреть, – осторожно ответил Новицкий. – Будем смотреть, как горят дома, и слушать, как кричат дети и женщины.

Лицо Мадатова сморщилось, но он упрямо наклонил голову, словно набычился.

– Я, Новицкий, слышу, как кричит Петрос, Может быть, если закричат сотни этих сарбазов, их вопль заглушит тот единственный голос.

Сергей выпрямился.

– Одиннадцатый батальон не стоял под Шушой. Они обогнули горы и шли скорым маршем на Гянджу.

Мадатов покосился на него, но не стал спрашивать, откуда у Новицкого такие сведения. Он, как и многие в штабе Ермолова, уже успел привыкнуть к тому, что худощавый невысокий чиновник из канцелярии Рыхлевского знает все, что творится вокруг Кавказа. Если и не все, то многое.

– Значит, они невиновны?

– Они солдаты, но не убийцы. Во всяком случае, пока мы не доказали обратное.

– Стало быть, мы с тобой сделали правильно.

Мадатов потер пальцами горло, показывая, что утомлен разговором, откашлялся и толкнул вороного вперед, туда, где майор Клюки фон Клюгенау уже беседовал с командиром персидского батальона.

Рыжая лошадь Новицкого также переступила ногами, но Сергей удержал животное. Он смотрел в спину удаляющегося генерал-майора и размышлял над тем, как забавно и непросто проложен наш путь в этом мире. Полководец, увлекший за собой полковые колонны в яростную и жестокую штыковую атаку, через несколько часов рискует собственной жизнью, чтобы оставить в живых какое-то количество солдат им же разбитой армии. А потом неожиданно задается вопросом: не лучше ли вырезать их всех поголовно?

Он, Новицкий, никогда бы не смог отдать такой страшный приказ. Но он, Новицкий, никогда бы по собственной воле и не решился бы подняться к сотням разъяренных сарбазов. Даже под белым флагом.

– Об этом, Сергей Александрович, мы подумаем после, – сказал он себе. – А пока война не закончена, не время разрешать моральные антиномии.

Он поворотил лошадь, махнул рукой вахмистру и поехал назад через огромное поле, заваленное трупами персов и русских. В полутора-двух верстах на холме стоял санитарный пункт. Там ждал его Темир с запасной лошадью, и нужно было срочно намечать ближайшие действия. Командующий ожидал его донесений не позже следующего утра…

I

Патимат, горничная, давно уже ставшая если не подругой, то компаньонкой, накинула шаль на плечи Софьи Александровны. Княгиня улыбнулась и, полуобернувшись назад, кивком поблагодарила ее. Вошел лакей с лучиной и, тихо ступая, зажег поочередно свечи: и те, что висели у стен в светцах, и те, что стояли на столе в шандалах. Новицкий отпил горячего сладкого чая и едва не зажмурился от удовольствия. Петербургская зима выдалась в двадцать восьмом году холодной, и Сергей Александрович, успевший уже привыкнуть к кавказскому климату, чувствовал себя неуютно.

Патимат обошла комнату, еще раз проверила – все ли убрала после обеда, придвинула ближе к Новицкому вазочку со сладким печеньем и вышла. Сергей смотрел ей вслед, завидуя тому, как тихо и плавно несет эта женщина свое огромное тело.

– Ведь не побоялась, а! – сказал он, кивая вслед удалившейся компаньонке.

– О чем вы, Сергей Александрович? – вздрогнула Мадатова; вопрос Новицкого настиг ее посредине невеселых размышлений.