Мировой кризис. Восток и Запад в новом веке - Тимофей Сергейцев

Дезинтегригрующая иделогия демократизации провозглашает не только борьбу за всякое этническое самоутверждение, но и любое групповое противостояние вообще, поскольку является не демократией как таковой, т. е. обустройством власти и государства, а революцией, уничтожением всякой власти, в особенности – государственной, переходом к состоянию «войны всех против всех». Эта идеология импортируется по всему миру США и является разработкой второй половины XX века.

Однако все это само по себе не обязательно должно быть принято социумом, подлежащим самоуничтожению. Против подобных программ существует иммунитет. В чем он заключается? Дело в том, что государство невозможно организовать в любом месте, в любое время и в любых границах, как того, возможно, хочется самому влиятельному субъекту власти, которого только можно себе представить. Государства складываются исторически – не любые, не всегда и не везде.

Для учреждения государства вовсе не достаточно законов и экономических предпосылок, естественных географических границ и власти как таковых. Для появления государства нужен народ, популяция (в современном мире – политическая нация), то есть работающие способы общежития, позволяющие социуму вмещать требуемое разнообразие и численность людей, их групп, семей, родов, составляющих народов, организаций экономического и политического назначения, религии – одну или много.

Эти работающие способы общежития, определяющие способность социума к историческому выживанию, а также масштабы его существования в пространстве и времени, в общем виде известны как культура. Политика и экономика, то есть цивилизация, прикладная техника концентрированного общежития, определяются культурой не в смысле пресловутых «ценностей», а в смысле буквальной исторической причины существования. Лишившись своей культуры и традиции, механизмов передачи исторического опыта цивилизация умирает. И никакая экономика ей не поможет.

Можно, однако, не ждать естественно-исторической смерти культуры – как, например, культуры западной, чья смерть неизбежна в обозримом историческом будущем с точки зрения европейской философии – немецкой как минимум, но во многом и французской.

Можно убедить некоторый социум в том, что он сам должен отказаться от действительной, но «вредной», «чуждой» ему культуры, а воспользоваться при этом сможет некоей «своей», реальные исторические координаты и формы которой, впрочем, столь расплывчаты, что могут восходить хоть к Христу, хоть к фараонам египетским, хоть вообще к неолиту. Если это удастся, то внутреннее обрушение социума может быть достигнуто в сроки, мгновенные в историческом масштабе.

Украина убеждена, что она должна избавиться раз и навсегда, полностью и без остатка от русской культуры. За этим вычетом украинство представляет собой реликтовое славянство со всеми его проблемами, сохранившимися под монгольским и польским игом – междоусобицей, предательством как политическим обычаем, неспособностью занять территорию имперского масштаба.

Любой более-менее здравосмысленный исторический взгляд на эту ситуацию никаких принципиально иных выводов не дает. Можно при этом быть врагом России, можно даже воевать с ней, но на основании только этого исторического базиса, русской же культуры, другого базиса просто не существует. Ничего противоречивого в этом нет.

США стали вторым суверенным социумом англосаксонской культуры, каковая лежит и в основе существования Объединенного Королевства, союза Англии, Шотландии и Северной (уже сегодня) Ирландии. Единство культуры не помешало этим двум социумам воевать друг с другом. В современном мире есть еще три крупных государства все той же англосаксонской культуры – Канада, Австралия, Новая Зеландия. Таковым же, вполне суверенным, и совсем не обязательно дружественным России, могла бы быть и Украина, но на основании исключительно самой же русской политической культуры. Этот единственный вариант подлинного, то есть государственного «украинского суверенитета – то есть второго русского суверенитета на территории Украины – реализован не был.

Поэтому не стоит страдать о том, что якобы на Украине сегодня «русские воюют с русскими». Это не так. Русская культура остается на стороне Донбасса, пытаясь воспроизвестись и утвердиться на территории Новороссии. Со стороны Украины, по сути, не воюет виртуальная, несуществующая «украинская культура», постоянно распадающийся артефакт, время жизни которого настолько мало, что его приходится «обновлять» после каждого поражения от ополченцев, при каждой волне мобилизации.

Заметим также, что фашизм в собственном смысле слова ничего не даст Украине для государственного строительства, так как представляет собой чисто политэкономическую технологию межклассовой солидарности, требующую уже исторически существующего культурного базиса. Итальянский, немецкий, венгерский, чешский, испанский, португальский фашизмы им в разной, но достаточной степени обладали. А был ведь еще и фашизм британский. Попытка же представить в качестве необходимого украинского культурного базиса совокупность стихотворения Тараса Шевченко «Заповит», вышиванки и героизированной биографии Степана Бандеры обречена на провал даже в плане пиара.

Западная Европа с высоты прожитого ею исторического опыта с известной долей садистского удовольствия наблюдает за украинскими культурнотехническими муками, точно зная, что в этом регионе ничего, кроме русской культуры, не было и не будет и что добровольный отказ от нее сорока миллионов человек означает их эффективное самоистребление. Западная Европа сама русскую культуру любит, ценит и считает в реальной политике своей неотъемлемой частью, но самих русских, с точки зрения Запада, могло бы быть при этом и существенно поменьше.

Подчеркнем еще одно обстоятельство. Саморазрушение Украины не имеет ничего общего с такими процессами, как, например, имевшие место в разные времена разделы Польши. Польша – в отличие от Украины – сложившееся государство с весьма агрессивной культурой, которой всегда было свойственно стремление выйти за границы исторически доступного ареала освоения, это своего рода неудовлетворенные имперские амбиции. За эту несоразмерность претензий реальным возможностям Польша и платила искусственным расчленением, но всегда восстанавливалась, а в последний раз получила от СССР в подарок еще и кусок Германии.

Украина же, будучи искусственно, внешними силами сшита, как цыганское одеяло, из того, из чего она никогда не состояла, упустила свой шанс стать историческим государством, отбросив то единственное начало социокультурного синтеза, которое досталось ей от бытия в рамках Российской империи и СССР и которое только и могло дать ей шанс стать настоящим конкурентом и соперником современной России в исторической игре на разнице интересов Западной Европы, США и постсоветской России.

Кому нужна единая Украина? И в какой политической культуре возможно существование единого государства Украина?

Дело не только в том, что Украина настолько нам близка, что представляет собой нашу «внутреннюю» проблему, тем более что в мире глобального влияния разделение на внутреннюю и внешнюю политику уже не работает. Украинский разлом показывает нам всю неприглядную анатомию современной мировой власти, современной демократии, он дает нам представление о проблеме выживания культурного и цивилизованного народа, которая превращается в смертный исторический приговор, если народ не способен обратиться к действительно доступной ему политической культуре, к преемственной исторической традиции и практике сохранения и развития своего народа. Нужно иметь «свое» государство. А какое государство считать «своим»?