Джеймс Миранда Барри - Патрисия Данкер

Наконец, когда уже совсем стемнело, Барри отпустил его. Вставая, он осмелился задать личный вопрос. Он не знал точно, кто такой Барри, слышал только сплетни.

– Мы с вами тезки, сэр. – Джеймс помедлил. – Я правильно понимаю, что художник Джеймс Барри – один из ваших родственников?

– Да. Джеймс Барри приходился мне дядей.

– И – простите мою назойливость, но я заметил, что ваше серебро украшено инициалами Ф. де М. Правда ли, что вы имеете отношение к знаменитому аргентинскому генералу Франциско де Миранде?

Джеймс не посмел упомянуть пистолеты.

– Венецуэльскому. Генерал Миранда родился в Венецуэле. Да, он был моим покровителем. Он мне как отец. Он еще жив. Ему уже много лет, но ум его по-прежнему остер. Сейчас он занят важным исследованием по поводу положения несчастных негров на вест-индских плантациях. Я горд, что он, как и раньше, высоко ценит мои труды.

Это было сказано с необычной страстью. Впервые Барри чуть-чуть покраснел. Джеймс поклонился. Он искренне считал, что его следующая ремарка – просто дань вежливости.

– Я, конечно, не верил слухам, но мне говорили, что генерал Миранда сражался на стороне французов.

– В этом случае, капитан Лафлин, вам следовало верить тому, что говорят. Генерал Миранда был и остается истинным сыном Революции. Именно поэтому он поддерживал Бонапарта своей шпагой и своей жизнью. Он верил, как верю и я, что Наполеон был великим полководцем. Наполеон поднялся над Революцией, подавил ее злоупотребления, сохранил все, что в ней было хорошего, – равенство граждан, свободу слова и печати, – и только поэтому овладел властью.

Барри говорил тихо и внушительно. Джеймс побледнел.

– Революция, сэр, – это самое значительное событие нашей эпохи. Мы с вами слишком молоды, чтобы помнить первую вспышку восторга, но нам посчастливилось видеть первые следы ее влияния в переменившемся мире.

Джеймс сидел открыв рот, слушая этот поток изменнических и подрывных речей. Барри славился тем, что выражал свои мысли с обескураживающей прямотой, но тут он превзошел все ожидания. Джеймс в отчаянии огляделся, ища свою фуражку. Если он не покинет немедленно это зеленое логово странных запахов, костяного фарфора, пушистых собак и революционных убеждений, он рискует описаться прямо на ковре. Собака понюхала воздух и заворчала. Оказавшись на улице, Джеймс нетвердым шагом скрылся за углом и долго мочился, прислонившись к зловещему гибискусу. Дорога до городка в светящейся, дрожащей тьме заняла у него почти час, и перед ним плыло огромное небо и бледное, овальное лицо Барри, бесконечное и таинственное, как вечность.

Джеймс думал о своем тезке всю дорогу. Этот человек был похож на ртуть – непостоянный, неопределимый, но все-таки прекрасный. Он так и не смог понять извращенную страсть Шарлотты. Женщина, в конце концов, должна влюбляться в нормального мужчину, не в существо за гранью добра и зла. Но он и сам подпал под чары Барри и сам понимал, что немного влюблен в человека, который имел прекрасную возможность его убить и не воспользовался ею.

* * *

Но что же все-таки произошло? Что же могло случиться на том роковом ужине, когда губернатора не было в доме? Чем кончилось дело? Барри был человеком чести. Он никогда не лгал. Он заявил без малейшей двусмысленности, что мисс Уолден – леди, заслуживающая уважения и почтения всякого мужчины, чья репутация безупречна. Он был так уверен в себе и в ее невинности, что был готов поменять слова на пули. Никакой уважающий себя мужчина не дерется на дуэли из-за шлюх. Либо Шарлотта Уолден солгала, либо Барри. Джеймс оставил попытки вообразить себе сцену страсти, которая и вправду далеко выходила за рамки его воображения. И постепенно он совершенно об этом забыл.

Вот что произошло на самом деле.

* * *

Взгляд слуги был слишком многозначителен. От Барри не ускользал ни один жест, ни один взгляд, даже напряжение спины или мышц шеи другого человека. Он мгновенно чувствовал перемену. И сейчас, по движению ресниц, по стремительности жеста слуги, отворяющего дверь, по его сдавленной улыбке Барри сразу понял, что сегодня ему предстоит не обычный ужин; что-то было не так. Он вошел в прохладный изразцовый коридор, где крошечный фонтан захлебывался редкими всплесками, а витая лестница уходила в темные верхние этажи. Все как всегда: звук фортепиано, смех Шарлотты, раздававшийся вдалеке, – обычное дело; но, когда Барри шагнул в яркую, модную гостиную, где на его вкус было многовато фарфоровых украшений, охотничьих портретов и китайских ваз, он сразу увидел, что именно не так. Она была пуста.

Лотта вальяжно сидела за фортепиано, весьма недвусмысленно открывая взорам свою знаменитую грудь. Ее брат, красивый и неуклюжий шестнадцатилетний мальчик с редкой порослью на подбородке, подбирал ей ноты и все путал. Он был одет в строгий черный фрак, но хихикал как школьник. Они не слышали, как открылась дверь. Когда обнаружилось, что Барри тихо стоит у другого конца ковра, они вскочили, возбужденные и смущенные, как двое детей, которых впервые знакомят с другом семьи. Шарлотта поскакала через всю комнату, начав кричать задолго до того, как оказалась в радиусе вежливого приветствия: «Доктор Барри! Простите, мы не слышали, как вы вошли. Мы просто дурачились. Как мило, что вы пришли. Так приятно видеть вас сегодня».

Она выпалила это все слишком поспешно. Потом обскакала его вокруг, как веселый пони, словно хотела впитать его с каждого ракурса. Барри приподнял бровь. Шарлотта вела себя слишком напористо и глупо, чтобы счесть это манерностью. С другой стороны, она еще никогда не выглядела такой хорошенькой и юной.

– Папы нет. Мы одни. Ему срочно пришлось отправиться на другой конец острова. Он предложил перенести ваш визит на пятницу. Я сказала, что так и сделаю. Но потом мне расхотелось. Здесь так скучно, когда никого нет.

Бедный братец, на голову выше доктора, но такой же гладколицый и бледный, стоял, глотая смех и вращая носком ботинка.

– Лотта ужасная хозяйка, доктор Барри. Хотите чего-нибудь выпить? Мы сделали прекрасный крюшон. Хватило бы на сорок человек.

Лотта ущипнула его, на лице ее отразилась досада.

– Джо, прекрати говорить, что я плохо развлекаю гостей. Я еще не начала. Он всегда меня дразнит и смущает. Садитесь, пожалуйста, доктор Барри. Не обращайте на нас внимания.

Она потянула Барри под яркий свет свечей и показала крюшон в огромной серебряной лохани. На поверхности плавали абрикосы и огурцы, и напиток был слишком холодный.

Лотта оделась чересчур торжественно. На ней было столько побрякушек, что она походила на статую святой после совершения чуда. Ей хватило вкуса оттенить опалы в золотой оправе, висящие у нее на ушах, простой камеей на красной бархатной ленточке, по-французски плотно повязанной, словно круговая ножевая рана зияла на горле. Но с браслетами и кольцами она положительно переборщила. Барри смотрел на этого ребенка, на бездумную, глупенькую девочку, отмечая, что она причудливым образом пытается копировать старших, но без наставления взрослых все идет кувырком.