Дикий барин в домашних условиях - Джон Шемякин

Масло в огонь подливаю я, с выражением цитируя «Падение Константинополя» Рансимена.

На всё наше волнение смотрят пустыми глазами забытых сучковатых богов и демонов коренные деревенские. Они помнят находившийся на месте нашего парадиза пересыльный лагерь с князем Кириллом Николаевичем Голицыным, который работал тут нормировщиком.

Утром проезжал мимо строящейся цитадели зла. Обнаружил там радующее душу затишье. Из всех признаков строительной индустриализации – какая-то несвежая проститутка, в изнеможении привалившаяся к заснеженным мешкам с цементом.

– Быть месту сему пусту! – проорал я пророчество из салона.

Пробурил на своих трёх сотках скважину для добычи подземной воды.

В загородном домовладении есть и водопровод, конечно. С моими фантазиями по части водных утех и феерий, когда языческий бог Нептун в пене и с державной степенностью в окружении толстеньких тритонов с раковинами вздымается из пруда при моём утреннем появлении, воды надо прорву, с коромыслом к колодцу не набегаешься. Особенно в зимнюю, говорю, пору с кадками туда-сюда по мрамору очень скользко.

Но водопровод меня томит. В нем есть городская скука, воспоминания о ржавой раковине и стуке по трубам соседей снизу. Хочется природного волшебства. Извлечения живительной влаги из земельных недр, уступающих натиску технического гения. Прогресса охота. Наступления, наконец, эры пара и электричества.

Результатами бурения оказался доволен.

Во-первых, наблюдал несколько раз шоу «Поиск воды посредством куска проволоки, вращающегося в руках уверенного в себе афериста».

Безумно интересно. Подбегал, вырывал проволоку из рук очередного отважного мошенника. Бегал по участку, уворачиваясь от экстрасенса, с бешено крутящейся в моих изящных кулаках проволокой. Судя по моим данным, под домом плещется целый океан. Я даже название ему почти придумал. Акваджония.

Во-вторых, сам процесс бурения завораживает. Что-то там крутится, ввинчивается, сипит, чернозём – веером, глина – пластами, лебёдка свистит, колонны проваливаются вглубь, мотор на форсаже. Я приплясываю в жиже, замешивая лакированными ботами чавкающее богатство. Оркестр даёт «Марш сенегальских стрелков», хотя стоит уже по колено в водовороте и валторниста так и не отсосали назад. Взрыв! Второй! Заклёпки – шрапнелью…

И нет воды.

Вторая попытка. Третья. Соседи начали эвакуацию, и понять их может каждый. Если я за что-то берусь, то: «Наддай! Наддай! Ерофей, руби роялю! Всё в огонь! Тащите жертвы к бурильной вышке! На отметке в семь километров пояс расплавленного золота! Оно наше!» И ворот малиновой рубахи – р-р-раз! до пояса одним рывком! И сам кидаешься, шатаясь, к заседелому дедовскому амбару. А тут и кобелей с цепи спускают! И в приживалкиных глазах сполох до неба…

На пятой попытке вода хлынула. Чистый, я вам скажу, сероводород и извёстка. Пить такую воду можно только на курортах, за сумасшедшие деньги, среди коварных горцев, в ожидании дуэли и неминучей ночной резни на линии.

Пока силами уцелевших покорителей недр забивали явленное миру целебное чудо, пока вычерпывали, падая и обливаясь, образовавшееся сероводородное озеро, запах въелся во всё и подмыло парник. Две недели ни до чего нельзя было коснуться, не говоря сожрать. Плюс лопнула лебёдка. И у нас чуть было не появился свой Всадник без головы. Он, кстати, уже прошёл курс лечения от заикания и узнаёт некоторые предметы, изображённые на кубиках. Ходит почти прямо, перестал приседать, если при нём кто свистнет шутейно. И жена его меня приходила благодарить. Наладилась у них жизнь, стало интереснее, многогранней как-то, потенция у него опять же от пережитого удесятерилась, бросил пить, читает периодику, отчёркивает карандашом выступления Кургиняна.

В-третьих, мы установили фильтры. Фильтры задерживают известь и дают иллюзию, что тухлыми яйцами вода и не пахнет практически. Фильтры надо менять, звонить по телефону, записываться, ждать приезда мастера, выбегать суетливо за ворота, волноваться, звонить ещё раз, уточнять, как мастер выглядит, выбегать за ворота, тащить мастера к себе на подворье… При моей деревенской жизни – это целое приключение. А мастер и новости тебе расскажет, и присочинит чего, и чаю попьёт, если ещё может. Слушаешь его, ахаешь, хватаешься за свои пунцовые провинциальные щёки!

И всё это за смешные деньги.

Воду из скважины повелел всем называть минеральной или же целебной. Акваджония исцеляет от многого.

Закончено бурение очередной артезианской скважины на участке.

Завезён электрический насос чудовищной мощности.

Недовольные бесплатным трудом рабочие разогнаны прицельными залпами.

Конечно, я из сугубого эстетизма хотел, чтобы рядом с моим дачным домиком, нависающим над деревней, грохотал, сипел и лязгал адский паровой агрегат крупповской стали. Сноровистые дауны-кочегары мечут в жерло топки антрацит. Оркестр по колено в жадно чавкающей жиже истерично наяривает увертюру из «Тангейзера». Огни из топок на полнеба. Дым кроваво-багровый! Солнце садится, светило бессильно! Ба-ба-бах! На-та-ра-рам!

Хотел красоты. Чтоб в минуты одинокого отчаяния я стоял, хохоча, у вентиля, кругом заклёпки, выбитые чудовищным давлением, свистят, а масло из цилиндров фонтаном до грозового неба. И вой такой непередаваемый – уа-а-а-а-а-вху-у-у-у-у!!!

Чтоб в моём треснутом пенсне освещались зигзаги молний.

Я последователен. Когда мне на правлении дачного товарищества сказали, что водопровод мне чинить не будут, я, скромно одёрнув люстриновый пиджачок, обещал затопить весь этот гнилостный выводок скопидомов?

Обещал.

Так что освобождённый мной за сущие копейки подземный доисторический океан скоро очистит мне несколько соседних участков. И прибой начнет грохотать вокруг архипелага, который раньше был материком жадин и проходимцев. Мне будет приятно стать губителем этой постыдной Атлантиды. Я ещё прослежу с надувной лодки, чтобы некоторые особо одарённые атланты не успели покинуть обречённые строения.

А может, просто налажу выпуск собственных целебных вод…

Не решил пока.

Я крайне прохладно отношусь к современной Венеции. Не очень старательно выполненный Диснейленд, созданный волей обстоятельств для непонятных мне ценителей. Если раньше Венеция вырастала из воды, по словам де Лаэ Вантеле, если она чуть позже, по мнению де Жокура, «качалась на волнах подобно адмиральскому флагману», то теперь, понятно, Венеция кряжисто оседает затанцевавшейся пенсионеркой.

Это отношение к современному состоянию Серениссимы никак, впрочем, не мешает мне быть искренним ценителем венецианского прошлого. Суть которого для меня воплощает один из очень ранних эпизодов венецианской истории.

Если живёшь на неуютном и нездоровом болоте, но к дому твоему подступили какие-то мадьяры или даже войска очередного германского императора, то строй из мусора и трупов баррикады, ходи на них как на работу в дни и месяцы осады, лезь в лодку, которую будут поднимать на шесты, и стреляй из лука в сыром тумане по врагам. И так пока хватает сил. Мне вообще по душе будничность подвигов, лишённая надрыва и истерики.