Дневник полкового священника. 1904-1906 гг. Из времен Русско-японской войны - Митрофан Сребрянский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Посему благодарить и благодарить нам нужно Господа за Его зов на вечное блаженство и всеми силами стараться откликнуться на этот зов, т. е. достойно приготовить себя к этому пиру: тело воздержанием и целомудрием, душу верою, молитвой, покаянием и прочими добродетелями христианина.
Говорю отпуст. Крест держу, завернув в ризу. Целовать его нельзя: губы прилипают. Так обошел ряды и благословил всех.
Иду в фанзу. В ней тоже холодно. Сегодня у нас все замерзло: вода, консервы, лимоны, хлеб. Забрался я на кан, завернулся поплотнее в шубу, на руки надел рукавицы и так отогреваюсь.
Вспомнилось мне, как бывало перед Рождеством говорил проповеди, приглашая молящихся умилосердиться и отогреть «холодных». Старался нарисовать картины лишений, испытываемых бедняками в холодных жилищах, но все это говорилось не по опыту. А теперь? И деньги есть, а в отношении жилища живем, как последние бедняки: стены из глины «продувные», как говорит Ксенофонт, пол земляной, в окнах бумага, потолка нет. Ведь и за деньги не построишь сейчас себе теплого дома: к тому же, быть может, завтра же уйдем отсюда.
Топим самодельную «галкинскую» печку два раза в день; а мороз не слушается и все лезет к нам. Какое блаженство в это время в холодном жилище огонь! Как летом при 50-градусной жаре холодная вода, казалось, составляла все в жизни, так теперь это «все» составляет огонь. Как затопят печь да запылает пламя, так и потянешься к нему: и руки, и спину, и бока – все повернешь к огню несколько раз. И как невыразимо приятно ощущение теплоты, проникающей и разливающейся внутри тела! Кажется, положите рядом с печкой груду золота и драгоценных камней и предложите выбор; каждый без колебания выбрал бы огонь, теплоту. А золото? Бог с ним: оно мертво, не греет.
Невольно улыбаюсь, когда вспоминаю, как бывало дома в Орле встанешь утром, посмотришь на градусник, увидишь 10 тепла, и это одно уже приводило в дрожь, будто бедствие какое. А сейчас мы были бы счастливы, если бы было 5°. Во время обеда, прежде чем есть, посуду ставим в печь; потом выхватываем оттуда тарелки, перекидываем их, как блины со сковороды, с руки на руку, ставим на стол и затем уже кладем мясо и едим.
Особенно смешно бывает у нас вечером, когда мы ложимся. Начинаются крики: «ох-хо-хо», «бррр», «ай-яй-яй», «ах, батюшки мои», «ох, холодно». Больше всех кричим мы с адъютантом: верно, очень нежны. Действительно, постель – лед. Потом начинается одеванье.
– «Вы сегодня во сколько этажей одеваетесь?» – спрашивает меня адъютант.
– «И не сочту никак, смеясь, отвечаю я: двое чулок, двое рейтуз, рубашка да две фуфайки, шуба меховая, теплое одеяло и на голове шлем. А Вы?»
– «Нет, я, говорит он, свое бедное тело на ночь освобождаю от внутренних оков, а снаружи кладу на себя три этажа: шубу, теплое одеяло и бурку, а на голову шлем».
Смеемся. А валенки со всех восьми ног обычно каждую ночь отправляются на печку.
– «Ничего, жить можно» – это у нас всегдашняя присказка ко всем крикам.
Слава Богу: после породнее покажутся все холодные.
29 и 30 мороз еще усилился и ночью доходил до 20–22°. Соответственно этому уменьшилась и теплота нашего обиталища. Только и спасаемся, что пьем и пьем чай, а руки мажем глицерином.
1 декабря
Морозы все стоят большие, и в фанзе страшно холодно. Я уже хотел переселяться в землянку: там гораздо теплее. Сегодня все встали с насморками, а командир полка и адъютант даже стали покашливать. Очевидно, жить так дальше нельзя. Отогревшись немного чайком, мы составили совет, что делать.
По обстоятельном обсуждении дела, постановили следующее решение: собрать возможно больше газет и оклеить ими стены, заложить окна с северной стороны кирпичом, из полотна палаток сделать потолок и полотном же разделить фанзу на 2 половины.
Сейчас же позвали неизменного нашего Галкина, денщиков. И работа закипела. Послали за кирпичом из развалившейся ограды. Принесли палатки и газеты. Сшили и скрепили английскими булавками полотнища палаток и сделали из них потолок, стены оклеили газетной бумагой, снаружи обложили фанзу навозом, окна заложили кирпичом и тоже оклеили бумагой, из полотнищ сшили большой занавес и разделили им фанзу пополам: из пустых ящиков устроили второй пол в уровень с канами. Кончили дело и затопили печь. К вечеру получилось уже несколько градусов тепла, и восторгу нашему не было предела.
После обеда вся наша семья загрустила: проводили одного члена из нашего общежития, подполковника Букреева, на житье в дер. Тадзеин. Он будет там командовать третьим дивизионом нашего же полка. Как горе соединяет людей! За эти долгие месяцы совместной нашей жизни все мы так сжились между собою, что образовалась как бы одна семья. И вот расстаемся. Страшно было грустно.
Я все восхищаюсь нашим обновившимся жилищем: как-то чище и светлее стала выглядеть фанза. Даже иконочки я достал и повесил, а также некоторые фотографии; ведь это такое утешение! Да и теплота подбодрила: читать и писать уже можно свободно. Слава Богу!
2 и 3 декабря
Морозно по-прежнему. Но солнце и тихо. И я почти целый день на воздухе. Здесь, если нет ветра, то, какой бы ни был мороз, на солнышке сравнительно гораздо теплее. Я всегда пользуюсь подобной погодой, чтобы нагуляться.
Со мной часто гуляет один врач. И мы о многом-многом беседуем, особенно по вечерам под звездным или лунным небом.
Сегодня, восхитившись величием окружающей природы, он вдруг говорит:
– «Вот я учил когда-то, что земля создана для человека. Неправда. Не только человек, но и сама земля ведь есть не что иное, как точка среди миров вселенной, или атом, и вдруг такие слова: для человека земля и все, что на ней. Нет: или божественная Мудрость создала эту чудную вселенную для Себя, чтобы утешаться, наслаждаться ею, или, как чаша воды, наполненная выше краев, выливает из себя влагу, так и божественная Мудрость от полноты Своей произвела все, и иначе не могло быть».
Сущность моего ответа состояла в следующем: хотя, действительно, земля и человек в необъятной вселенной являются сравнительно не больше, как точками, атомами; но нужно иметь в виду, что это с нашей, человеческой, точки зрения. Будучи сами ограничены пространством и временем, мы