Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки - Анатолий Павлович Злобин

руководитель группы, в данный момент персональный пенсионер республиканского значения. Я правильно говорю?

— Совершенно правильно, Виталий Леонидович. Однако я не понимаю…

— Простите, я представился не до конца. Словом, я тот, которого не понимают. Я своим домашним все говорю правильно, а они понимают меня неправильно и в ответ заявляют, будто я говорю неправильно, а они правильно. В чем же состоит моя неправильность, они объяснить не могут. Понимаете, тут проблема контакта, как с внеземными цивилизациями. Я правильно говорю, Аркадий Миронович?

— Во всяком случае, я полностью понимаю вас, Виталий Леонидович.

— Вот видите! Удивительное явление. Я четвертый день здесь — и все меня понимают. Стоило мне уехать из дома, и меня перестали не понимать. Я сам из второго батальона, командир огневого взвода, лейтенант, тут трое наших, они меня тоже понимают. Это удивительно. Я пошел на прием к майору Харабадзе, он прекрасный врач. Выслушал меня, дал какие-то незнакомые мне таблетки. Буду их принимать. А моя внучка, моя Настенька, которую я люблю больше всех на свете, все время мне делает замечание: «Деда, ты о чем? Ты говоришь неправильно». Вы согласны с ней?

— Я с ней самым категорическим образом не согласен, — заявил Аркадий Миронович. — Что прикажете вам налить?

— Пожалуйста, мне сто грамм боржоми. Благодарю вас. Как говорит мой приятель: «В нашем возрасте надо принимать исключительно бальзам. И при том — каплями». Ваше здоровье, Аркадий Миронович.

Они не успели чокнуться. В левом углу зала случилось незапланированное движение. Раздался вскрик, и два человека покатились по полу через весь зал прямо под ноги официанту, выходящему из кухни с подносом. Официант с трудом увернулся.

Банкет грозил сломаться. Но тут же все пришло в норму. Драчунов растащили в стороны, усадили силой на стулья. Тут же были установлены личности: Павел Борисович Юмашев и Григорий Иванович Степанов.

— Он меня первый ударил, — кричал со своего стула Григорий Иванович.

— Тебе еще не так надо бы, — отвечал наш доблестный летописец Павел Юмашев. — Ты у меня поговоришь, я тебе отвечу.

— Что я тебе говорил, ты же псих форменный. Не слушайте его, товарищи ветераны.

Полковник Шургин вступил в дело, поднимаясь со стула.

— Позор! Сейчас же направим вас обоих на гарнизонную гауптвахту. Три часа ареста.

Павел Юмашев сказал «есть» и пошел молча в свой угол. Григорий Иванович, бормоча под нос нечто недовольное, вышел из зала.

Полковник Шургин подманил Сычева пальцем:

— Дай оценку.

Аркадий Миронович с готовностью взошел на председательское место, не забыв свою рюмку. Все глаза устремились на него. Мы ждали, какую оценку даст он случившемуся.

— Я поднимаю этот тост, — звонкоголосо начал он, впитывая в себя наши ищущие взгляды. — За наше фронтовое братство. Мы сорок лет не виделись, а встретились как родные. У нас одна биография. И география. Стоит сказать: Старая Русса, Борки, Фанерный завод, станция Дно, река Великая — и ты знаешь, что перед тобой стоит твой фронтовой друг. А что здесь произошло буквально на наших глазах? У меня нет слов.

Рядовой Павел Юмашев (выкрикивает из своего угла). Ты бы только послушал, Сыч, что он мне сказал.

Рядовой Аркадий Сычев (возвышенно). И не желаю слушать. Ветеран ветерану не может сказать ничего дурного, а тем более компрометирующего. Поэтому советую вам помолчать, товарищ Юмашев, ибо мы своими глазами видели, что произошло.

Старший сержант Степанов (входя в зал). Совершенно верно. Ничего я не говорил. Кто слышал?

Рядовой Аркадий Сычев. Итак, друзья. Я надеюсь, что это был первый и последний прискорбный эпизод. Рассадите их по разным столам. Наше фронтовое братство было, есть и будет незыблемым. За нашу встречу, дорогие друзья.

Краем глаза Аркадий Миронович видел, как в стеклянной двери появился Сергей Мартынов, торопливо двигаясь по проходу и причесывая на ходу волосы.

Рядовой Аркадий Сычев. Вот и капитан Мартынов прибыл к нам. Садись, Сергей Андреевич, твое место не занято. Тебе полагается штрафная.

Но Сергей Мартынов почти не реагировал на слова Сычева, хотя они помогли ему сориентироваться в обстановке. Вид у него был лихорадочный, глаза блестели. Он подошел к главному столу.

Капитан Сергей Мартынов (громко). Товарищ полковник, разрешите доложить. Я закончил.

— Что же ты закончил, Сергей Андреевич? — благодушно спросил полковник Шургин.

Сергей Мартынов тут же потерял интерес к Шургину и повернулся в сторону зала.

— Товарищи ветераны, я написал военную картину, в которой нарисовал вас всех. Прошу ко мне в мастерскую. Тут недалеко, двести метров, через дорогу, на берегу затона, — торопливо и сбивчиво говорил Сергей Мартынов. Картина на стене.

Подполковник Неделин сурово заметил со своего места, что нам еще второго блюда не подавали, а ведь за все заплачено, зачем же нам такой замечательный банкет ломать?

Тем временем Аркадий Миронович наполнил рюмку и протянул ее Мартынову. Тот, не глядя, принял рюмку через плечо и выпил, не поморщившись. Аркадий Миронович подал хлебную корочку, присыпанную солью. И корочка исчезла без промедления.

Аркадий Сычев тонко почувствовал, что с другом что-то происходит. Он подошел, положил руку на плечо, приговаривая:

— Конечно, мы пойдем, Сергей, это такая честь для всех. Вот закруглимся тут и сразу пойдем. Ты посиди пока, закуси.

Сергей Мартынов в самом деле послушно присел, протягивая руку за новой долей.

— Как же вы, товарищ капитан, нарисовали, например, меня, если мы с вами первый раз видимся? — спросил через стол Алексей Рожков.

— По памяти, — машинально отвечал Мартынов.

— Если по памяти, тогда понятно, — сказал Рожков, с опозданием сообразив, что и на фронте они не встречались лицом к лицу — как же по памяти? Но переспрашивать было бы