Вечный день - Эндрю Хантер Мюррей

—Бред какой-то. При чем здесь репутация?

—Ах, не переживайте. Совет колледжа пожаловался ректору, будто из-за меня возникают проблемы с финансированием. Уведомили ее, что моя преподавательская деятельность нивелируется… как же они выразились? Ах да, навлекаемым мною «негативным ассоциативным грузом».

—Просто не верится!

—Да неважно. Кэролайн делала все возможное, но выстоять против течения ей не удалось. Она да вы — единственные, кого мне будет недоставать. Один из моих старейших друзей и новейший.

У Хоппер комок подкатил к горлу.

—Без вас все будет по-другому.

—Да все так же и останется. В этом суть Оксфорда. Вы сами сказали мне на нашей первой встрече, что здесь ничего и никогда не меняется,— Торн улыбнулся.

—Вам вправду обязательно уходить?— она даже представить себе не могла, как будет еще год учиться без своего куратора.

Он пожал плечами:

—Несправедливо портить карьеры всем, с кем я здесь работал, из-за моей нынешней скверной репутации. Не то чтобы послужной список и достижения этих людей многого стоят, но они действуют рационально, исходя из собственных интересов. Другого ожидать не приходится. Ричард всегда это повторял.

Вот тут Хоппер удивилась. На ее памяти Торн еще ни разу не ссылался на Давенпорта. Она смотрела на него во все глаза. Торн встал позади своего кресла, положив руку на спинку, и продолжил:

—Многие годы я был исключительно ученым, а потом… Потом меня втянули в политику. И знаете, Элен, подобная перемена оказалась губительна,— он окинул ее внимательным взглядом.— Политика марает все сделанное тобой ранее.

Хоппер промолчала.

—Обычно полагают, будто наука и политика противоположны. Мол, первая касается истины, а вторая восприятия. Это не совсем так. Нет, конечно, общественное мнение никак не сказывается на фотосинтезе. Уж это-то истинно. Но когда мы принимаем решение, даже опираясь на сугубо научные выкладки, на установленные факты, восприятие имеет большое значение. Какое море мы станем исследовать — вот это или другое? Скольким людям мы собираемся оказывать помощь — сотне миллионов человек там или же только пятидесяти здесь? Ответ часто зависит от восприятия: что приемлемо, что нет…

Она хотела было вмешаться, но Торн говорил отстраненно, будто и не для нее вовсе.

—И разумеется, мы отвергаем то, что является истинным, но неприемлемым. Разве можно согласиться на подобное? Мы ведь, используя термин из экономики,— рациональные агенты, действующие на основе соображений личной выгоды. Именно это Ричард… прошу прощения, премьер-министр. Именно это премьер-министр не уставал мне повторять. Словно мантру какую-нибудь. И стоит убедить людей, что их выгода совпадает с твоей, как они потянутся к тебе, словно река к морю. Если достаточное число простых тружеников решит, что их личной выгоде лучше всего отвечает жизнь в построенном Ричардом мире, он достигнет своей цели. А убедить любого человека можно двумя способами. Первый — показать ему, что созданный мир прекрасен. Однако куда действеннее убедить людей, что альтернатива обернется катастрофой. Разве кто-то захочет жить как эти бедолаги-рабы на материке? Нет. Поэтому-то Ричарда всегда будут поддерживать. Даже если он неправ.

—А он неправ?

После продолжительного молчания Торн поднял взгляд, наконец-то вернувшись к окружающей действительности.

—Может, и нет. Неважно. Вы ведь вернетесь осенью, я надеюсь?

—Я тоже надеюсь. Чем вы собираетесь заниматься?

—Для начала перееду домой, в Лондон. А что потом, посмотрим. Полагаю, буду много читать.

—Эдвард, почему вас вынудили уйти из правительства? В прошлом году, перед вашим переездом сюда.

Хоппер наконец-то осмелилась спросить его напрямую. Он взглянул на нее и рассмеялся.

—Ничего себе вопросец ни с того ни с сего, Элен.

—Простите, я вовсе не хотела…

—Да не берите в голову,— отмахнулся Торн.

—Я вовсе не хотела спрашивать вот так запросто, но мне…— Хоппер залилась краской. Сколько раз она представляла себе, как задает этот вопрос, добившись его доверия, а в итоге брякнула как сущий ребенок. Еще больше ее разозлило, что вопросом пренебрегли с такой вот легкостью.

—Я не могу вам ответить.

—Понимаю,— холодно выдавила она.

Торн вздохнул.

—По большому счету, всего лишь из-за расхождений во взглядах. Тесное сотрудничество — оно ведь сродни браку. В конце концов разногласия достигают такой степени, что уже толком и не понимаешь, как вообще оказался в постели с этим человеком. И одна лишь эта мысль означает, что настало время уходить,— он бросил взгляд на часы.— Боже, мне пора бежать. Будем с Вашим замечательным ректором планировать мою прощальную вечеринку, и я хочу внушить Кэролайн такое чувство вины, что ей придется выставить кое-что из личных запасов алкоголя, который она старательно приберегает для ужина по случаю выхода на пенсию.

На какой-то миг Хоппер возненавидела Торна за то, с какой непринужденностью он уклонился от ответа, но затем ее снова охватила грусть.

—Я не хочу, чтобы вы уходили.

—Спасибо, Элен. Я тоже не хочу. Буду скучать по вам,— Торн улыбнулся, и пауза неестественно затянулась. Наконец он накинул на себя пиджак и задернул шторы, отчего кабинет мигом погрузился во тьму. Они вышли вдвоем, Торн захлопнул дверь и двинулся по коридору к выходу во двор.

Хоппер выждала в галерее добрую минуту и, удостоверившись, что он не вернется, подошла к его кабинету, подергала ручку и осторожно проскользнула внутрь.

Как и остальные дома по улице, жилище брата уже было закрыто на комендантский час: жалюзи развернуты против солнца, чтобы тонкие белые планки отражали убийственно жаркие лучи.

Улицы пустовали, поскольку закон исправно соблюдался. То было еще одно нововведение Давенпорта: при назначенном темном времени суток, пока законопослушные граждане спят, править гораздо проще, равно как и устанавливать контроль над городами. На скорую помощь, как объяснила водитель, ограничения не распространялись. Естественно, по улицам продолжали шнырять и полицейские фургоны, пускай теперь их добычей по большей части становились не преступники, а загулявшие подростки да таящиеся прелюбодеи.

В прихожей было темно, единственным источником света на нижнем этаже оказалась лампа в гостиной. Лаура называла комнату «салоном» — то был один из ее бзиков, убеждавших Хоппер, что невестка куда счастливее чувствовала бы себя в годах эдак 1940-х.

Хоппер сняла куртку и направилась в гостиную, чтобы выключить лампу. Из кресла в темном дальнем углу ей навстречу кто-то поднялся. Она так и подскочила на месте.

—Элли, это я.

Брат закрыл дверь в коридор и включил большой свет. Вид у него был растрепанный, глаза красные, рубашка не заправлена.