Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников

Долго бродил по знакомым пастбищам, останавливался у холодных светлых ключей, глядел, как вода путается со светом месяца, и похоже, что льется не вода, а свет. Вспоминались Якуне многие годы, проведенные с коровами среди этих гор и лесов, у этих ключей. В его ушах звенело все множество кутасов, и про каждый он мог сказать, какая корова носит его. Ночевал Якуня в горах, а на рассвете подошел к заводу и заиграл. Играл он что-то протяжное и тоскливое, прощался с коровами, с лесами и рекой Иренью, жаловался на свою горькую судьбу.

Коровы, заслышав Якунину дудку, вытягивали шеи, поднимали вверх головы и мычали протяжным, мучительным мыком. Новый пастух вышел с рожком на площадь, он хотел заглушить Якунину дудочку, но трудно было переиграть Якуню. Хозяйки подоили коров, открыли ворота, и стадо с громким перезвоном отправилось на пастбище. Новый пастух с рожком бежал впереди и звал стадо за собой, но оно повернуло к Якуне, столпилось вокруг него, а он, не переставая играть, гладил коров по бокам и шеям. Потом Якуня двинулся вниз по Ирени, притопывая и прыгая, разделывая на дудке плясовые рулады: казалось, потерял разум или же обратился в подростка и шалит от избытка сил. Стадо шло за ним.

Новый пастух посмотрел вслед Якуне и стаду, выругался и повернул в завод. Прибежал он запыхавшийся и взбудоражил всех:

— Якуня увел стадо.

— Куда увел?

— Идет вдоль по речке, а коровы за ним, головы к нему тянут.

Собрался народ толпой и бежать за Якуней. Километрах в десяти от Дуванского открылась широкая поляна, на ней стадо, вокруг ходит Якуня, и есть у него для каждой коровы ласка; одну погладит, другую почешет, с иной смахнет березовой веткой жадных оводов.

Поглядел народ и велел новому пастуху уходить.

— Будет у нас пасти Якуня. Видишь, с коровками-то он ровно с малыми детьми.

Все лето в Дуванском стояла тишина. Заводские ворота были закрыты железными болтами и пудовым замком. Поезд приходил раз в неделю и через два часа уходил обратно. Станция и рельсы пустовали, служащие скучали и говорили, что со временем дорогу совершенно закроют, потому нет смысла гонять пустые поезда.

Мужское население завода разошлось по другим местам искать работу, женщины занялись огородами и сенокосами. Всегда так: случись нужда, мужчина стремится вдаль, идет на чужбину искать счастья, а женщина при нужде разводит кур, овец, поросят, устраивает огород.

Милехин Степа держался около матери, помогал ей вскапывать целину, убирать дерн и делать гряды. Он ходил по лесам, выбирал кусты малины, которые получше, и рассаживал их вокруг дома. С заводского двора пригнал старую тачку, починил ее и с реки Ирень возил на огород жирный, плодородный ил.

— Трудись, трудись, Степан, нам ведь жить и нужду терпеть придется, — говорила мать. — Отец все равно уйдет.

— Может, и не уйдет?

— Вижу я, не усидит, нет у него привычки к земле, всю жизнь по заводам.

Сам Милехин иногда заходил в огород, брался за лопату, ретиво копал, но, не выдержав и дня, бросал лопату и с тоской оглядывал далекие горы. Он тяжело дышал, будто усталость и болезнь давили грудь.

— Не работа — огород ковырять, бабье дело. Кувалду бы, кувалду мне! — и была в его словах неподдельная тоска по тяжелой кувалде.

— Гляди, Степка как старается, — кивала мать на сына.

— Степка — что… он завода не нюхал, ему легко. А вот мне каково, профессионалу. У станка ведь двадцать лет выстоял, весь пропах заводом, а тут — земля. Не знаю я, как посадить, как посеять. Надо уходить.

— Иди попытай!

— Да, пойду. Приготовь там котомку!

Жена сшила Петру новую дорожную котомку, заштопала одежду, напекла хлеба, сунула полотенце, и он отправился пытать свое счастье.

За Ирень провожал Степа отца и все просил:

— Найди и мне работу!

— Устроюсь, выпишу тебя с матерью, а покуль держитесь как-нибудь.

Вернулся Степа к тачке, к земляной работе и каждый день поджидал от отца весточку, поглядывал на дорогу за Ирень, не идет ли сам.

II. ПАРЕНЬ С БОЛЬШИМ ИМЕНЕМ

Осенью пришло распоряжение вывезти из Дуванского завода лучшие станки, машины и ценные материалы. Снова приехала из города комиссия.

Вместе с комиссией приехал работник городского музея Кучеров. Он появлялся всякий раз, когда в том округе открывали и закрывали заводы, начинали рыть шахты, разрабатывать карьеры, тянуть дороги. Он следил, чтобы по незнанию и житейской суматохе не губили ценные, редкие создания человеческих рук: древние могилы, постройки, книги и всякие другие вещи, не портили бы интересные уголки природы.

На всем монументальном, что не мог увезти, он ставил охранные надписи: «Принадлежит музею, трогать воспрещается». Все удобопереносное забирал с собой, для этого всегда носил рюкзак, чемодан и большущий портфель, привозил их пустыми, а увозил набитыми. Кроме того, он собирал интересные истории, старинные сказания, побаски, поговорки, словечки.

За внешность — обвешан весь багажами, — за постоянные расспросы, не осталось ли чего от дедушек и бабушек, шутники прозвали его «Старье берем». Он знал это, ничуть не обижался, а, наоборот, играл на этом: «Берем-берем, все берем. Давай показывай!»

И кто всерьез, а кто шутки ради волочили ему всяческую рухлядь, давно выброшенную на чердаки и в подвалы. Он терпеливо перерывал все, даже самое безнадежное, ведь то, что не годится для жизни, иногда великая ценность для музея. И были такие находки: старинные иконы, кресты, дырявая, но редкостная посуда, нехожалые древние монеты.

Заявившись в Дуванский завод, первым делом Старье берем спросил, жив ли