Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг. - Денис Григорьевич Хрусталёв

откуда стали посылать за миром к Даниилу и Васильку Романовичам, владевшим теперь и Волынью, и Галичем, и Киевом.

Древнерусскую столицу после ухода из нее Михаила пытался захватить один из смоленских Ростиславичей — Ростислав Мстиславич. В городе он продержался недолго и был смещен со стола подоспевшим отрядом галицкого князя:

«Ростислав Мьстиславичь Смоленского седе в Кыеве, Данилъ же еха и иня его».

Сам Даниил Романович не решился оставаться на днепровских берегах. Как сообщает летопись, он «вдал» город «в руки» посаднику Дмитрию, для того чтобы тот «обьдержати противу иноплеменьных язык, безбожьных Татаров, яко бежал есть Михаил ис Кыева в Угры…»[329] Как считают большинство исследователей, раз Дмитрий был назначен властью Даниила, то последний тем самым предъявил права на столицу Руси. Но это был бы не вполне дружелюбный акт по отношению к Ярославу, который, надо полагать, имел свои виды. Возможно, Даниил намеревался просто выждать время, а потом уступить покровительство над Киевом на наиболее выгодных условиях. То, что он оставил посадника из местных бояр, а не сел сам, позволяет сделать именно такое заключение. Утверждение в городе Ростислава Мстиславича могло восприниматься как захват, а Даниил как бы соблюдал права других, более авторитетных претендентов. Владимиро-Суздальский князь в этом случае должен был понять, что галицкий союзник действовал в его интересах. Именно после занятия Киева Даниил, судя по летописи, послал во Владимир-Залесский за своей сестрой, женой Михаила Черниговского, плененной в Каменце и увезенной на северо-восток. Ярослав благосклонно отпустил княжну, но своего наместника в Киев не отправил (или, скорее всего, признал полномочия Дмитра). Он тоже ожидал новой волны нашествия, которая вскоре пронеслась по южнорусским землям. Даниил после этого мог посчитать свои союзнические обязательства исполненными, а альянс с Ярославом — исчерпавшим себя. Было ясно, что северорусские княжества, возглавляемые Ярославом, не желали вступать в новое противостояние с монголами ради прикрытия не пострадавших пока земель Галиции, Волыни и Киевщины.

Зимой 1239–1240 гг. Батыевы войска пожгли города по Клязьме и Муром. Это должно было отрезвить Владимирского князя, слишком увлекшегося своими авантюрами в далеких регионах. После известия о монгольском нападении в суздальской и связанных с ней летописях следует примечательная по значению фраза:

«Тогда же бе пополох зол по всей земли, и сами не ведяху и где хто бежить [от страха]»[330].

Началась паника.

В результате монгольских рейдов 1239 г. люди окончательно убедились, что единовременным вторжением дело не обойдется. Политика широкого фронта, облавы и террора, проводимая Батыем, должна была произвести впечатление на жителей Северо-Восточной Руси, региона, который ранее практически никогда не подвергался нападениям кочевников. За 100–200 лет до этого люди бежали из южнорусских областей на север и северо-восток в страхе перед набегами половцев и печенегов. Теперь их потомки столкнулись с внезапными атаками кочевников здесь. Страх обуял жителей Суздальского Ополья. Люди не ведали, куда бежали. Эта волна миграции охватила огромный по площади регион. Отдельные группы заходили глубоко в Европу, а другие забредали далеко в северные леса. По сообщениям английского хрониста, бежавшие из русских земель доходили до Саксонии. Повлиять на эти процессы князь не имел власти.

Теперь спустя два года эффект от нашествия достиг максимума. Уход людей и запустение целых областей больно били по авторитету правителя и благополучию страны. Князь Ярослав должен был понять, что его ставка — успокоение в родовых землях Северо-Востока, а не поиски далеких, но уже обреченных вотчин юга, пусть и в увенчанных давней традицией с богатой историей. Можно сказать, что, отпраздновав свое 50-летие, владимирский правитель стал более осторожен, остепенился и углубился в обустройство собственных владений. Он строил новые крепости (например, Тверь), восстанавливал старые, заботился о возрождении хозяйства и возвращении бежавших в леса людей. Было ясно, что будущее его земли — в сохранении как можно более длительного мира с монголами. Ради этого следовало использовать все: и подарки, и выходы, и дани, и переговоры, и унижения, и слезы, и молитвы.

* * *

Весной 1240 г. Ярослав отпустил к Даниилу его сестру, жену Михаила Черниговского. С ней, надо полагать, отправилось небольшое посольство, призванное сообщить галицкому князю перспективы совместных действий на юге — что этих действий не будет. Северо-восточный союзник оставлял Даниила наедине с благоприобретенным Киевом и монголами у порога.

Став повелителем русского Юга, волынский князь оказался «халифом на час». Нет никаких сомнений в том, что в последние месяцы перед подходом монголов к Киеву Даниил судорожно искал в соседних землях воинов, способных противостоять кочевой орде. Собственных сил у него уже не было. Изматывающая, более чем десятилетняя междоусобица поглотила огромное количество людских ресурсов. Не было единства и в стане Рюриковичей. Ярослав уклонялся от конфликтов с Батыем, а с другим авторитетом, Михаилом Черниговским, сохранялось состояние войны.

В это время летом 1240 г. изгнанный из Венгрии Михаил Всеволодович прислал к Даниилу послов с мольбою о мире:

«…присла бо Михаил послы к Данилу и Васильку и реч: „многократ согрешихове и многократы пакости творях ти, что ти обещахъ — того не сотворих, аще коли хотех любовь имети с тобою — невернии Галичане не вдадяхут ми, ныне же клятвою клену тись, яко николи же вражды с тобою не имам имети“»[331].

Даниил и Василько согласились на замирение. Они вернули Михаилу жену, недавно прибывшую из Суздаля, и пригласили к себе на совет. Черниговскому князю обещают отдать Киев, а его сыну Луцк, но взамен Романовичи рассчитывают на союз с Ольговичами против монголов. Это была последняя попытка русских вождей договориться о совместных действиях. Причем некоторое время казалось, что антимонгольский фронт сформирован. Михаил согласился на предложенные условия, а также получил право беспрепятственного передвижения (охранную грамоту) по землям Галицко-Волынского княжества и множество продовольственных припасов для той армии, которую, вероятно, собирался набрать.

Все это, судя по всему, происходило осенью 1240 г., когда Батый уже подступил к Киеву. Мир Романовичей с Ольговичами был заключен, что называется, в последнюю минуту, когда уже мало на что можно было надеяться. Выманивая к себе Михаила, Даниил уже понимал, что на успех в деле борьбы с Батыем рассчитывать не приходится. Максимум можно немного задержать продвижение врага, сложив свои головы. Роль героического защитника отводилась беспокойному и, вероятно, не очень дальновидному князю Михаилу. Однако как только последний поддался на уговоры, пришла весть о падении Киева. Безвыходность положения и бесполезность любого сопротивления встали перед глазами князей со всей ясностью. Понял это и Михаил. Он немедленно отказался от всех принятых на себя обязательств и снова ушел в Польшу, даже не успев предпринять что-то против монголов. Он укрылся у Конрада Мазовецкого, но при подходе монгольских отрядов вновь бежал в Силезию («в землю Вроцлавскую»),