Монгольское нашествие на Русь 1223–1253 гг. - Денис Григорьевич Хрусталёв

приднепровские земли, на которые, очевидно, вскоре нападут монголы, было нелепо. Осенью 1239 г. Ярослав совершил настоящий бандитский налет на внутренние области Киевской земли. Особенно это вторжение должно было быть на руку союзникам князя на Волыни.

Поход Ярослава описан в летописи, как изначально направленный к городу Каменцу, который был взят и в котором была захвачена жена Михаила Всеволодовича, уведенная затем вместе с полоном:

«Ярослав иде к Каменьцю, град взя Каменец, а княгыню Михаилову со множеством полона приведе в своя си»[324].

В 1239 г. Владимирский князь был невероятно активен. Прошло чуть больше года после Батыева нашествия. На глазах у Ярослава вставало из руин его обширное государство. Была даже отремонтирована Борисоглебская церковь в Кидекше под Суздалем, на освящении которой 24 июля должен был присутствовать сам князь. Ярослав чувствовал прилив сил и строил новые планы. Казалось, что беда миновала, татары были страшным сном, который больше не явится.

Возможно, именно такие чувства должны были подвигнуть владимирского князя ввязаться в новую авантюру в южных землях. Связана она, конечно, была не с планами создания антимонгольской коалиции, а с сугубо внутренним противоборством князей. Готовилось новое издание альянса, заключенного в начале 1237 г.: Даниил и Ярослав против Михаила.

Сопоставляя все произошедшее на юге Руси осенью 1239 г., можно заметить логическую взаимозависимость. Укрывшись в неприступной киевской цитадели, Михаил Всеволодович в эти дни наблюдал за действиями татарских отрядов на территории его родовых черниговских владений. Князь в любой момент ожидал атаки на свою столицу. И после взятия Переяславля-Южного, и после взятия Чернигова эти опасения были вполне оправданными. Отвод сколько-нибудь значимых войск от Киева должен был привести к потере города. Михаил не хотел так рисковать. Жену он отправил подальше от прифронтовой полосы, рассчитывая, что ей там будет безопаснее, а сам упорно сидел взаперти за стенами древнерусской столицы — похоже, что для него так прошел весь 1239 г.

Пассивность Михаила очень скоро оценили соперники и решили ею воспользоваться. В комбинацию были вовлечены Даниил и Василько Романовичи, кто-то из литовских князей, а также великий князь Ярослав, жаждавший мести. Литве отводилась незавидная роль кролика, приманки для «алчных Ольговичей». В эти годы Даниил Галицкий находился в дружеских отношениях с литовским князем Миндовгом, который ходил по его просьбе на Польшу, а теперь вполне мог организовать провокацию против галичан. Вероятно, была создана видимость благоприятных условий для нападения на литовские земли. Ростислав Михайлович, которого отец оставил «в свое место» в Галиче, попался в ловушку: он собрал галицкое ополчение и вывел его из города в полном составе в сторону Литвы. Об этом немедленно доложили Даниилу, который в тот момент держал войска наготове в районе своей новой крепости Холм. Как только волынский князь узнал о случившемся, он двинул всадников на Галич и уже через три дня подступил к городу:

«…ишедшю же Ростиславу в поле, Богу же поспешившю прииде весть Данилу будущю ему в Холме, яко Ростиславъ съшел есть на Литву с всеми бояры и снузникы, сему же прилучившуся, изыде Данил с вои ис Холъма и бывшю ему третии день у Галичи»[325].

Расстояние примерно в 250 км (от Холма до Галича) было преодолено за трое суток! Более восьмидесяти километров в день! Даже монголам такие скорости не снились. Нет никаких сомнений, что этому рейду предшествовали серьезная подготовка и тренировка. Все было очень хорошо спланировано. В блокировании коммуникаций между Галичем и Киевом мог принимать участие Ярослав Всеволодович, примерно в это время организовавший нападение на Каменец (один из Болоховских городов), расположенный в ключевом пункте между Киевской и Галицкой землями.

Оставшиеся в Галиче горожане открыли ворота Даниилу. Скорее всего, большинство из них были сторонниками волынского князя, что еще раз подтверждает хорошую почву для перехода власти. В летописи отмечено, что местный епископ Артемий и «дворский» Григорий пытались воспротивиться вступлению Даниила в город, но большинство простых галичан заставили их отступить и выйти к новому князю. Тактика «изгона» осталась в прошлом. Теперь Даниил готовил захват города планомерно и собирался владеть им долго:

«Данило же вниде въ град свои и прииде к пречстеи и святеи Богородици, и прия стол отца своего и обличи победу и постави на Немецкых вратех хоруговь свою»[326].

Ростислав понял, что его обманули, уже на второй день пути. Он повернул обратно, но было поздно. Полки оказались в окружении, в безвыходном военном положении. Их со всех сторон окружали сразу три армии противников: Даниил с волынцами на западе у Галича, Ярослав с суздальцами на востоке у Каменца и литовскими отрядами непонятного происхождения — на севере. Кроме того, они были даже лишены собственного крова над головой и какой-либо тыловой базы — Галич был занят. Среди дружинников начались брожения, закончившиеся роспуском полков и бегством Ростислава в Венгрию. Незадачливые ополченцы вынуждены были просить Даниила о соизволении вернуться им в свои дома:

«…наутриа же прииде к нему [Даниилу] весть, яко Ростислав пошел бе к Галичю, слышав же приатие градьское, бежа в Угры путем, имже идяше на Борьсуков дед, и прииде к бани рекомеи Родна и оттуда иде в Угры, бояре же пришедше, падше на ногу его [Даниила], просяще милости, яко съгрешихом…»[327]

Даниил разрешил людям вернуться, а за Ростиславом послал погоню. Княжича не догнали, но это вовсе не огорчило нового правителя. Это означало его окончательное утверждение на галицком столе. И хотя Волынь он передал своему брату Васильку, казалось, что не за горами возрождение той великой единой Галицко-Волынской державы, которую составил его отец Роман Мстиславич в первые годы XIII в. Кроме того, вскоре под контроль Даниила перешли некоторые другие весьма значимые земли, превратив его на короткое время в абсолютного властелина Южной Руси.

* * *

В начале 1240 г. особенное впечатление на современников произвел поступок киевского князя Михаила Всеволодовича, который после «проведения переговоров» с ханом Менгу, послов которого убил, затем просто бежал из своей столицы в Венгрию:

«Князь Михайло же послы избы, а сам бежа ис Киева за сыном в Угорскую землю [перед Татары]»[328].

Известие о гибели послов относится к поздним редакциям, а потому может быть недостоверным. Многие исследователи допускают, что князь направился за границу не страха ради, а в поисках помощи. Однако ничего подобного Михаил в Венгрии не получил. Более того, он чем-то разозлил венгерского короля, да так, что тот отказал Ростиславу в руке своей дочери, о чем, судя по всему, была предварительная договоренность, а затем вообще изгнал отца и сына Ольговичей из страны. После этого черниговские изгои направились в Польшу,