Загадай желание - Татьяна Веденская

– Нравится? Да я спать не могу, только и думаю о нем. У меня такого, кажется, вообще никогда не было. Я иногда начинаю ненавидеть себя за такую бурю. Надо было давно уже кого-то себе завести, не куковать одной, чтобы не доводить себя до такого вот. Любовь! Я не знаю, как без него жить. Но ведь свекровь права – я не могу уехать за ним.

– А он звал? – аккуратно поинтересовался Ваня. На этот раз Анна молчала долго, минут пять, не меньше, потом подняла взгляд и посмотрела на брата с таким отчаянием, что он сразу все понял. Ванька ахнул. – Уже звал? И куда?

– В Англию. Сказал, что все устроит. Пришлет вызовы и все такое.

– А дети?

– В том-то и дело, что об этом он даже не задумался. А когда я спросила, он ответил, что что-нибудь придумает! Что он может придумать? Вань, это просто развеселый музыкант, который ни разу в жизни не был женат, у него нет детей, он не знает, что это такое. Даже если он мне сегодня скажет, что готов взять меня с потрохами, всеми моими детьми и даже со свекровью, это не будет значить ровно ничего. Я же не сошла с ума, я же понимаю, что ему этого не потянуть. Где мы там будем жить? И как, на что? Не думаю, что музыканты зарабатывают много, да к тому же разве можно вот так повесить пятерых на его руки? Да не захочет он такого счастья. А сейчас он даже не понимает, чту именно идет со мной в одном комплекте. Он сегодня едет в Англию, завтра в Штаты, послезавтра в Шотландию на фестиваль этнической музыки.

– И чего ты боишься? Чего ты боишься на самом деле? – спросил Ванька тихим голосом. Жизнь была куда сложнее и запутаннее, чем он хотел ее видеть. Ему стало грустно, как никогда. Анна заслуживала счастья больше других, но именно она сидела и дрожала, как от холода, думая о том, какой груз лежит на ее плечах.

– Я боюсь, что, когда вся эта волна безумия схлынет, я останусь одна, без тебя, без друзей, без свекрови, без средств к существованию, посреди чужой страны, с тремя детьми. Это невозможно. Совершенно невозможно.

– И ты скажешь ему? Неужели ты скажешь ему? Может быть, подождать? – похолодел Ванька. – Может быть, все разрешится само?

– Я не хочу. Я не вынесу этого, ты понимаешь? Нельзя мне давать надежду, потому что это все обернется одним сплошным кошмаром. Что это будет? Какие-то короткие встречи раз в полгода? Переписка, от которой я уже почти свихнулась – я от телефона не отрываюсь, у меня уже глаза болят. Я прочитала все, что нашла, о кельтской музыке, о кельтах и о рунах, о Дублине, о природе Ирландии, о погоде Ирландии, о политическом строе Ирландии, о протестных настроениях среди ирландцев. Я не смогу так жить. – Анна закрыла лицо ладонями и замолчала.

Ванька тоже молчал. А что тут скажешь? Разве что…

– А я вылетел из института, – сообщил он коротко и просто. – Так что мне придется идти в армию.

– Что? – вытаращилась Анна, моментально забыв про «ирландский вопрос». – ЧТО ТЫ СКАЗАЛ? ЧТО!!!!

– Не стоит орать, все равно уже ничего не сделаешь. Я и повестку уже получил. Сунули все-таки. Зато служить буду только один год. И время подумать будет. Что делать дальше, да?

– Ты спятил? А раньше ты чего молчал? И что, ничего не попытаешься исправить? Какая армия?!

– Родная, отечественная. Да не волнуйся ты так. – Ваня говорил спокойно и ласково, как умудренный опытом Акела с молодым-горячим Маугли, но Анну этим было не подкупить. Она знала своего братца вдоль и поперек. Она сощурилась и сбросила его ладонь со своего плеча.

– А мать с отцом знают?

Ванька убрал руки и посмотрел в окно с тоской и печалью.

– Ты первая узнала, гордись! А, подожди, не гордись. Еще Женька знает.

– Женька? Откуда? – опешила Анна.

Тут-то Ванька и оглушил ее всей страшной и невероятной правдой. Он рассказал об инциденте в лифте и о том, почему в тот день они не пришли к Анне, не встретили Олега Заступина хлебом-солью. О том, что Женька – невыносимо упряма и невозможно неуверенна в себе, но Ваньке она нравится, черт его знает почему.

– Да потому что она просто отличный человечек, – воскликнула Анна. – И ты мизинца ее не стоишь. Ее просто в детстве слишком много ругали. И она слишком верит людям. О Господи, не могу поверить! Ты и Женька!

– Но это в прошлом, знаешь ли. Не стоит об этом беспокоиться, – «утешил» ее Ваня.

– Что? Значит, ты поступил с ней так же, как и все остальные? И зачем ты мне это рассказываешь? Ты хочешь, чтобы я тебя палкой поколотила? Черт, мне даже слушать это противно! Да как ты мог! Лучше бы ты никогда к ней не подходил. Нет, ну, почему вы – мужики – такие козлы?

– Видишь, ты уже не так и тоскуешь по своему рыжему ирландцу, а? Добился я результата? – наигранно обрадовался Ванька, в то время как Аня стащила с себя фартук и принялась хлестать его тряпкой по чему придется со всей силы. – Ай! За что?!

– За все! – кричала Аня. – Какого лешего ты к ней полез, если не любишь?

– А кто сказал, что не люблю? – заорал Ванька, отворачиваясь от неминуемых ударов фартуком.

– Ты сказал! – оторопела и застыла на месте Анна. – Ты сам сказал.

– Ничего такого я не говорил, – насупился Ванька, стирая со щеки следы варенья, крыжовникового. – Совсем сдурела? Я сказал, что все кончено. Это – да! Но это не я ее бросил, между прочим. Это твоя Женечка сама сказала, что стыдится меня. Что она не может мне доверять, что я ни на что не способен, а? Каково? – Ванька возмущенно размахивал руками.

Анна остолбенела.

– Так это не ты ее бросил?

– Нет. Не расслышала с первого раза? – насупился Ванька. – Мне нельзя верить! Я ни на что не способен, видишь ли!

– А ты способен? – развела руками Анна. – А на что именно ты способен? На какие подвиги? Только, выбирая ответ, помни, что ты вылетел из института! – ехидно заметила Анна.

Они стояли, смотрели друг на друга – достойные друг друга сероглазые упрямцы, два сапога пара. А Баба Ниндзя стояла у неплотно прикрытой входной двери в квартиру и тихонечко подслушивала, оправдывая тем самым данное ей прозвище.

– Ты это что же хочешь сказать? Ты ее любишь? А она – тебя? Нет? – вопрошала Анна. – Я не думаю, что она бы пошла тебе навстречу там… ну…

– В лифте? – усмехнулся Ванька.

Анна густо покраснела. Ни разу в жизни она не обсуждала такие вещи с младшим братом. С другой стороны, за последние несколько недель все так сильно изменилось. Анна с понятным ужасом и необъяснимой улыбкой на губах вспоминала о том, что творила сама, забывая о времени и теряя сознание в объятиях Матгемейна, в холщовой палатке его группы. Чувствовать такое – это точно грех. Но ведь этому невозможно противостоять. Анна отдала бы многое, чтобы снова оказаться в темной тесной палатке, в его руках. Анна вполне могла понять брата.

– Если между вами есть что-то – не упусти это, – сказала она, потихоньку ущипнув себя за запястье. От одних только мыслей о Матгемейне становилось больно.