Итак, вас публично опозорили. Как незнакомцы из социальных сетей превращаются в палачей - Джон Ронсон

Мне понравились эти строки. В нескольких словах, подумал я, мне удалось передать несколько сложных идей о вероятных страхах. Я признавал свои собственные привилегии: я не хожу, постоянно тревожась, что однажды меня могут изнасиловать. Но в книге было полно людей, которых уволили из-за того, что соцсети беспечно этого требовали. И было правильно напомнить людям, что это важно. Это не изнасилование, но и не ерунда.

В августе 2014 года, за полгода до выхода книги, ее не вычитанные копии разошлись по книжному миру. Эти самые ранние версии книги отправили разным специалистам, работавшим в индустрии. Возможно, они смогут убедить букселлеров освободить для этой новинки пространство в главной витрине.

Возможно, тебя включат в какую-нибудь подборку «книг, которых стоит ждать в 2015 году». В самом начале было пропечатано: «Не для цитирования». На то есть важные причины. Авторы часто вносят изменения в самые последние минуты. Я часто так делаю.

В ноябре 2014 года мой британский издатель переслал мне письмо:

Я перечитал письмо. «Никому и в голову не придет подумать, будто я считаю, что быть уволенным так же плохо, как быть изнасилованным», – подумал я. Но кому-то это пришло в голову. Я не хотел доставить волнений своим читателям. Я показал письмо своей подруге Старли Кайн.

– Вырежи строчку, – сказала она. – Люди могут неправильно ее истолковать.

– Никто ее так не истолкует! – сказал я.

– Вырежи строчку, – повторила она.

Я вырезал. Эта фраза так и не попала в книгу.

В марте я отправился в двухмесячный тур в поддержку книги. На сцене в Лондоне я сравнивал Твиттер со Штази, и кто-то в зале громко цокнул. (Я понимаю, почему человек так сделал. Это звучало слишком уж громко. Но я остаюсь при своем убеждении, что реальной причиной, по которой он цокнул, было то, что он не обдумал эту мысль до конца. Согласно исследованию Анны Фундер, в Штази входило большое количество волонтеров, которые работали исключительно благодаря добровольному желанию убедиться, что их соседи все делают правильно.) Позже, во время автограф-сессии, одна женщина сказала мне, что она детский психиатр и что практически каждый ребенок из тех, с которыми она работает, травмирован чем-то из случившегося в соцсетях.

Вопросно-ответная сессия в Норвиче оказалась неожиданно напряженной. Первый заданный вопрос звучал так: «Будучи евреем, вы, должно быть, много и усердно думаете о Нетаньяху[62]». Учитывая, что я за всю встречу ни слова не сказал о Нетаньяху, вопрос прозвучал странно. Да и это скорее было утверждение, чем вопрос. К тому же Нетаньяху не имеет ко мне абсолютно никакого отношения. Вторым вопросом, в ответ на мое воспроизведение истории Жюстин Сакко, стало: «Вы расист?»

В Санта-Крузе пожилая женщина, сидящая в первом ряду, неодобрительно качала головой практически безостановочно на протяжении всего того времени, что я говорил. Когда она ловила мой взгляд, качание усиливалось. Когда начались вопросы, она сказала: «Ну, если кому-то хочется поиграться с игрушкой вроде Твиттера, это их вина, что они обжигаются».

Но история была не о Твиттере. История была о нас. И немного о Твиттере – о том, как этот имеющий свои недостатки сервис по обмену информацией сегодня задает повестку. Словно традиционные медиа, и без того неуверенные в себе и своем месте в этом новом мире, позволяли соцсетям диктовать, что им думать, прежде чем послушно высказываться. Соцсети были такой же игрушкой, какой раньше была печатная пресса. К тому же у Жюстин было 170 фолловеров. Никто никогда не реагировал на ее твиты. Она была комиком, рассказывающим шутки пустой комнате. Жюстин не могла предсказать, что с ней случится, как только она уснет в том самолете. Это был беспрецедентный случай.

(Были и хорошие времена. В Торонто я выступал на канадской версии ток-шоу «Свободные женщины» или «Взгляд». Я рассказал историю Жюстин Сакко. Когда я зачитал ее твит про СПИД, зрители ахнули, полные шока и ярости.

– Все в порядке, – объяснил я. – Это не подразумевалось как расизм.

– А! – счастливо выдохнули зрители.

«Ого, – подумал я, – Люди так легко поддаются влиянию. Стоило стать лидером культа».)

Перед тем как выступать в Миннеаполисе, я давал интервью на радиостанции, вещающей на Мэдисон, штат Висконсин. У меня было несколько секунд до выхода в эфир, так что я решил быстро проверить Твиттер, и тогда увидел это:

Твитнула это журналистка-фрилансер из Нью-Йорка.

– Вы слушаете Общественное радио Висконсина. Наш гость этого часа – Джон Ронсон…

Комментарии под твитом гласили:

«ГОСПОДИ БОЖЕ МОЙ».

«Что за хрень?»

«Что/кто это за ересь?»

«Новая книга Джона Ронсона».

«ОРУ»

«ЧТО ЗА ЖЕСТЬ ЧТО ЗА ЖЕСТЬ ЧТО МАТЬ ВАШУ ЗА ЖЕСТЬ»

«Ох! Хэй! Не-а».

«Ох уж эта смысловая разбивка между абзацами. Я просто ржу в голос».

«Прямо слышно, как он шепчет: “Стоит ли это делать?”»

«Он как будто ПЫТАЕТСЯ заставить нас его публично осудить».

«Что, если ВОТ ЭТО и есть его публичный шейминг?»

«Ненавижу мужчин, они вечно нас подставляют».

«БОЖЕ МОЙ И ЛЮДИ ГОВОРЯТ ЧТО ЭТА КНИГА СУПЕР БОЖЕ МОЙ»

«Нахрен этого парня. Нахрен, нахрен, нахрен».

«Ты, мать твою, серьезно?»

Когда, наконец, интервью прервалось музыкальным джазовым джинглом – никогда еще я так не радовался музыкальным проигрышам на шоу общественного радио, – и я твитнул той журналистке: «Этого нет в книге – было в той части верстки, которая не предназначена для цитирования. Так что спасибо».

«Спасибо, что написали это», – ответила она.