Dominium Mundi. Властитель мира - Франсуа Баранже

Проскочив сквозь волны задержавшихся туч, гравитационная платформа офицера-контролера только что опустилась до уровня земли рядом с группой людей. Все замолчали, увидев, кто на ней находится.

Годфруа Бульонский сошел с платформы и проложил себе дорогу через толпу солдат, которые сгрудились вокруг медиков, оказывающих первую помощь раненому. Стоящий рядом с ним на коленях Танкред только в последний момент заметил герцога. Он мгновенно вскочил и постарался придать себе достойный вид, несмотря на разорванную и заляпанную грязью форму. Годфруа застал его врасплох, хлопнув по плечу, а потом крепко пожал руку:

– Лейтенант Танкред Тарентский, я хотел поздравить вас лично. Я присутствовал при вашем подвиге, и ваша отвага достойна всяческих похвал!

Нормандец почтительно поклонился.

Годфруа с воодушевлением продолжил:

– Совершенный вами храбрый поступок, безусловно, искупает исключительную небрежность одного из ваших солдат, которая иначе неизбежно бросила бы тень на ваше подразделение. Перевести свое оружие в боевой режим во время тренировки – серьезная оплошность. Но совершенно очевидно, что, незамедлительно приняв меры по спасению, вы эту ошибку блестяще исправили.

– Благодарю, господин герцог, – запинаясь, проговорил изумленный Танкред, размышляя, почему этот сеньор дал себе труд сделать подобное заявление публично.

– Я решил понаблюдать за учениями, потому что многие превозносили ваши таланты, а также, – он бросил многозначительный взгляд на окружающих солдат, – достоинства вашего подразделения. Должен признать, ваша репутация вполне заслуженна.

Льето был готов поклясться, что на какое-то мгновение лицо лейтенанта зарделось, однако Танкред незамедлительно овладел собой:

– Еще раз благодарю, господин герцог. Но на самом деле моих заслуг тут немного. Со столь доблестными воинами любой офицер добился бы таких же результатов.

– Подобная скромность делает вам честь, но мы все здесь знаем, что это не совсем так.

Солдаты пребывали в растерянности. Было чрезвычайной редкостью, чтобы сеньор ранга Годфруа Бульонского вот так общался с войсками. Его простота только усилила уважение, которое они питали к этому человеку, снискавшему себе легендарную славу на полях сражений.

Фламандец отвернулся от Танкреда, чтобы громким голосом обратиться ко всем солдатам:

– Сегодня вы все сражались с большой отвагой. Множество достойных солдат пало, что не умалило их доблести, учитывая, что вы вели бой, шаг за шагом тесня противника, имевшего все позиционные преимущества. Должен сказать, что если все наши солдаты обладают такой железной закалкой, как вы, то война на Акии будет простой формальностью!

Его речь была встречена громкими возгласами одобрения. Те из присутствующих, кто еще никогда не видел Годфруа Бульонского, теперь понимали, почему он занимает особое место в сердцах всего войска.

Спустя несколько минут оба подразделения вперемешку возвращались в раздевалку; солдаты, как всегда, толкались, пробиваясь в душ. В этой неразберихе Танкред углядел Дудона и знаком подозвал его. Тот с встревоженным лицом двинулся к нему.

– Думаю, ты должен мне кое-что объяснить, – сказал Танкред, отводя его в сторонку.

– Конечно, командир, – жалобно ответил Дудон. – Я так и знал, что меня ждет головомойка. Но я не понимаю, что произошло. Честное слово!

– И все же постарайся мне объяснить.

Чувствуя себя крайне неловко, Дудон через плечо лейтенанта обежал раздевалку взглядом.

– Можешь не искать Олинда, – суровым тоном одернул его Танкред. – Он не всегда будет под рукой, чтобы помочь тебе выпутаться.

Дудон как будто смирился.

– Да, командир, я знаю. Но вот все, что я могу сказать: в разгар атаки меня сбило с ног тело Энгельберта, которого в тот момент подстрелили, и я, наверное, на несколько секунд потерял сознание. Заметьте себе, он еще та туша, этот Энгельберт, может, не такой, как его братец, но…

– Ближе к делу, – прервал его Танкред.

– Ну да. Так вот, потерял я сознание на несколько секунд, уж не знаю на сколько, а когда оклемался, то оказался придавленным Энгельбертом. Пришлось из-под него выбираться, а потом я заметил, что оружия при мне нет. Я предположил, что оно могло скатиться по склону, и действительно, нашел его пятнадцатью метрами ниже, под скалой. Должен признаться, я так спешил вернуться в бой, что не обратил особого внимания, в каком оно состоянии. Может, если бы я увидел, что индикатор раскололся, то что-нибудь заподозрил.

– Но ты уверен, что заглушка на предохранительной панели была защелкнута?

– Уверен на все сто, командир! Вы же знаете, что, когда панель открыта, вы не можете положить палец на гашетку!

Танкред кивнул. Дудон прав, именно так все и было задумано. Разумеется, когда имеешь дело со столь сложным вооружением, невозможно узнать, что же произошло на самом деле. Случайный выход из строя в результате слишком сильного удара? Очень маловероятно, но какой инженер мог бы поклясться, что такое невозможно? Танкред положил руку на плечо Дудона и как можно мягче сказал:

– Не переживай, Дудон, я тебе верю. И не сомневаюсь, что ты ничего плохого не сделал. Однако ты же понимаешь, что я должен вынести тебе порицание за серьезную ошибку. Если я этого не сделаю, будет расследование и эту историю раздуют до неприятных размеров.

Несчастный Дудон опустил голову, словно пытаясь скрыть слезы.

– Но я обещаю тебе, – снова заговорил Танкред, – что, как только эту историю подзабудут и устанут о ней говорить, я воспользуюсь кое-какими своими связями, чтобы убрать выговор из твоего личного дела.

– Спасибо, командир, – пробормотал Дудон, пытаясь улыбнуться, несмотря на затуманенные слезами глаза. – Я знал, что вы хороший человек.

Танкред в последний раз дружески хлопнул его по плечу и направился к Льето, который только что зашел в помещение. Он уселся на длинную скамью, которая шла вдоль всей стены, поджидая, пока фламандец к нему присоединится, и начал снимать пластины своей тренировочной брони, сопровождая каждое движение гримасой боли. Долгое скольжение на спине наградило его синяками, и тут никакой симуляцией и не пахло.

Льето устроился рядом и тоже стал переодеваться.

– Ну что, не можешь удержаться и не поиграть в героя, а? – подколол он Танкреда.

Но как он ни пытался шутить, чувствовалось, что на сердце у него тяжело.

– Да ладно тебе, уверен, что ты поступил бы так же, – ответил нормандец, проверяя, не треснули ли спинные пластины.

– Может быть. В любом случае вопрос не в этом: именно ты не раздумывая бросился на помощь тому парню, и никто другой. Это ты проявил отвагу.

На лице Танкреда, пока он снимал последнюю углеродно-семтаковую пластину, появилось задумчивое выражение: