Порода. The breed - Анна Михальская

— Доброе утро, Анна. Как настроение, Мэй? Как собаки?

И мой сказочный принц появляется из своей красной гоночной, чтобы пересесть в наш темно-синий, тяжелый экипаж. Вот он, жених. Уже рядом.

— Анна! — кричит Мэй. — Что с тобой? Да ты совсем спишь! Скорей, садись. Давай сюда свою сумку.

Мне помогают, и, втянув следом за собой ноги (в вялом полузабытьи мне кажется, что они длятся метрами), я оказываюсь рядом с Ричардом. Дверь захлопывается. Машина, тихо урча, трогает с места. Мимо проплывают розовые кусты с поникшими под тяжестью влаги цветами, каштаны, дубы. Ливанские кедры даже не видят нас из поднебесья, отрезанные от бренной земли то ли облаками, то ли низкими пеленами тумана.

Внутри машины пахнет дорогой кожей, духами и табаком. Какой приятный запах, — говорю я. Мэй радостно кивает: да, как в Жокей-клубе, правда? Ах, мы с тобой еще не были в Жокей-клубе?! Ну ничего, скоро пойдем. А вообще, Анна, этот запах продается. Специальный запах роскоши для машин. Вот я и попросила Гарольда попрыскать. Здорово получилось, да? Это я для поднятия настроения, чтобы перед выставкой не волноваться. Ну что ж, поднимает! Не так ли, Ричард? — и Мэй двусмысленно хихикнула, но тут же остановила себя: — Ах, не обращайте внимания, это я от нервов. Устраивайтесь поудобней, дорога долгая. Я, пожалуй, вздремну. Впереди такое испытание — шутка сказать, сертификатная выставка, чемпионат… Анна, не хочешь показать одну из собак? Опру я тебе, конечно, не дам — всю ответственность беру на себя. Это для меня слишком серьезно. А вот кого-нибудь из щенков… Как было бы славно: эксперт из России — и показывает мою собачку! Давай, а?

Я вжалась в сиденье. Выставками я никогда не занималась, своих борзых у меня не было, и как их водить в ринге, я понятия не имела.

— Мэй, я ведь не эксперт, ты прекрасно знаешь, — проговорила я, но Мэй не ответила. Она спала.

Как бы сделать так, чтобы Ричард думал, что и я сплю, а самой не спать, смотреть в окно и размышлять? И главное — чтобы с ним не разговаривать? Я сдвинулась как можно ближе к двери и тихо сказала:

— Ричард, вы всегда так рано встаете? Вам, наверное, тоже спать хочется. Я вовсе не обижусь, если вы… Ну, как Мэй…

— Я действительно рано встаю, Анна, — послышался бодрый ответ. — В армии, знаете, привыкаешь.

— Что ж, — пришлось ответить. — Тогда я вам буду очень признательна, если вы… Если вы будете мне иногда говорить, где мы едем. — И я посмотрела в окно. Над английскими полями висел туман и, по-видимому, не собирался расходиться. Машина еще не выбралась на магистральную трассу, а пробиралась к ней пока по узким проселкам. Время от времени мы въезжали в тоннель из живых изгородей, полных воды, как мокрые губки.

— С удовольствием. Ведь мы должны пересечь всю Англию с востока на северо-северо запад. Но пока из машины ничего особенно интересного не видно…

Мимо не спеша проехал встречный автомобиль. Водитель помахал нам рукой, и я успела заметить его улыбку. Ричард и шофер Гарольд помахали в ответ и улыбнулись.

На обочине дороги показался верховой. Поровнявшись, он тоже помахал и улыбнулся. Гарольд с Ричардом сделали то же.

— Это ваши знакомые, Ричард? — не выдержала я. — То есть и водитель, и всадник?

— Первый раз их вижу, — ответил жених. — А почему вы спрашиваете? Разве у русских не принято приветствовать незнакомых?

— Иногда, — уклончиво пробормотала я и поняла, что сопротивляться сну немыслимо. Мерседес вырулил на трассу и понесся, как борзая за зайцем. Взглянула на спидометр: 150 в час — да к тому же не километров, а миль. Очень укачивало.

…Волны, волны… Серые, пологие, мягкие… Туман, а в тумане резкие крики чаек — все громче, все ближе… Придя в себя, я поняла, что это голос проснувшейся Мэй. Встряхиваясь после сна, она оживленно заговорила, обращаясь то к Гарольду, то к Ричарду, но чаще — к себе самой.

— Ну, Анна, судить сегодня будет сам Терри Торн. Слышала о таком?

Пришлось признаться, что нет.

— Боже мой, она не знает о великом Терри! Не удивительно, впрочем, ведь Россия — единственная страна, куда его не приглашают. Русские эксперты сами судят своих собак. У вас там, кажется, особая система. Нет, но Терри… Терри — это Мастер! Боже, а вдруг ему не понравятся мои борзые! — И Мэй скрестила пальцы на обеих руках — указательный и средний. — Will you keep your fingers crossed for us, dears?[106] — воззвала она к нам. — Это поможет, обязательно поможет! Да, Терри Торн… Настоящий джентльмен, правда, Анна. И профессионал высшего класса. Единственный судья в Англии с квалификацией Top Judge! Он заводчик салюки, но судит не только борзых, но все породы. Мировая знаменитость. И такой милый, — добавила Мэй с робкой надеждой. Бедная, как она волновалась!

Мы подъезжали к месту рокового события, Мэй беспокоилась все больше, напряжение нарастало — и вот уже кричат настоящие морские чайки над серым северным морем.

Зеленое поле выставки, как в гигантской чаше, лежало между мягкими склонами высоких холмов. На стриженой траве цвели крупные разноцветные зонты, воткнутые в землю, пестрели ряды киосков, реяли на флагштоках яркие узкие стяги. Зрелище было праздничным, и что-то в нем было средневековое.

И вот мы ведем наших борзых по полю — а куда, знает только Мэй. Мне вручили белый поводок Мышки, Ричарду дали двух американских щенков, высоких, как жирафы, Гарольд тащил сложенный красно-бело-зелено-сине-желтый зонт, брезентовые табуретки и ворох подстилок. Впереди, с невозмутимой красно-пегой Опрой на пурпурном поводке, шествовала наша хозяйка, сверкая синими глазами и драгоценными сапфирами, всем улыбаясь, со всеми раскланиваясь и издавая приветственные клики.

Наконец было найден ринг русских псовых борзых, а рядом — клочок пространства, над которым Гарольд воткнул зонтик. К сожалению, не от солнца. Близкое море поднимало в воздух клубы взвешенных в воздухе капель, а холодный ветер мощными порывами носил их над полем. Кажется, с неба сеял и мелкий дождь, но различить его от морских брызг было невозможно. Вся эта влага каплями садилась на одежду, била по лицу, смачивала волосы, проникала всюду. Господи, — взмолилась я, — пусть я не заболею. Помоги мне, Господи, не окоченеть насмерть в этой блэкпулской посудине. Укрой и охрани меня от этого моря, этой страны, этих людей — бесспорно полоумных, этих собак — даже не лающих и похожих на журавлей… Пусть это долго не продлиться, а пока длится, пусть я этого не почувствую!

Тут новый порыв ветра вырвал из земли зонт. Он повалился на наших борзых, которых Мэй к этому времени успела красиво разложить на подстилках, и собаки в недоумении вскочили. Сверху и с боков обрушился очередной заряд брызг.

— Гарольд! Гарольд! — вскричала Мэй диким голосом, но шофера и след простыл. Я-то еще раньше заметила, как, установив для нас зонт, он направился туда, где проходила экспертиза карликовых такс. Карликовые таксы — вот была его страсть. Еще в машине Мэй проболталась, что именно карликовой таксе целиком были отданы любовь, забота и надежды нашего на вид бесстрастного, пунктуального и надежного, как скалы Альбиона, водителя. — Что ж, — чирикала Мэй, — ведь у Гарольда такой маленький домик! И земли у него нет. Поэтому он, бедняжка, не может держать русских псовых, хотя это лучшая порода на свете, правда, Гарольд? — Шофер что-то буркнул себе под нос, но Мэй не могла истолковать это иначе, как подтверждение.