Сто сорок писем Василия Белова - Анатолий Николаевич Грешневиков

прессой, кинематографом. Один лишь громадный том с дотошным исследованием творческой биографии знаменитого поэта Николая Рубцова, вставшего в один ряд с Тютчевым и Есениным, говорит о многом. По крайней мере, о его благородных помыслах и делах. Никто из современных русских писателей не написал книгу о Рубцове, а он сделал эту нужную работу и заставил тем самым подрастающее поколение читать этого выдающегося поэта.

Я неустанно спорил с Беловым, пытался доказать ему, что такие подвижники, как Коняев, нужны России. Без их пропагандистских трудов на книжном рынке будут красоваться лишь сборники о Бродском и Малевиче, и в библиотеки только они поступят, да и в школах кроме них нечего будет детям изучать. Если не будет книг о Рубцове, то не будет и понимания рубцовской России, той «тихой родины», которая близка по духу и менталитету каждому русскому человеку. Любовь Рубцова к России иная, чем у Бродского… Эта «инаковость» подтверждается хотя бы тем фактом, что у Рубцова ни при каких тяжелых обстоятельствах жизни не зарождалась мысль покинуть Родину и уехать за границу, он не мог представить себя вне родной земли, он ощущал себя частью России, а вот Бродский при первом же случае сбежал в Америку. Для него не существует понятий «родная земля» или «земля предков», есть лишь та земля, где удобно жить.

Белов в споре не шел ни на какие компромиссы. И лишь под давлением аргументов, чувствуя, что я тоже упрям и не сдаюсь, он начинал кое в чем соглашаться. При этом в конце спора обязательно вставлял острую шпильку: «Все равно Коняев – поверхностный писатель…».

С некоторыми замечаниями Белова я не мог не согласиться. В том числе, к упомянутой в письме статье Коняева. Если автор не знал, что Белов дружил с Гаврилиным и пишет о нем даже повесть, то это простительно. Но он обязан был знать о близких и душевных взаимоотношениях двух композиторов-гениев. Известно суровое высказывание Свиридова: «Все, что останется в русской музыке после меня, – это музыка Валерия Гаврилина». На такое откровение мог пойти только великий композитор.

Но ведь главное здесь заключается не столько в том, что сказано и кем сказано, а в том, к кому эти слова адресованы. И тут Коняев должен был, по мысли Белова, упомянуть Свиридова.

Тут трудно возражать Белову. Характеристика Гаврилина из уст Свиридова добавила бы тексту высокий уровень доверия, заинтересованности и погружения в него. Разве мог кто еще написать о Гаврилине так, как Свиридов: «Музыка Гаврилина вся, от первой до последней ноты, напоена русским мелосом, чистота ее стиля поразительная. Органическое, сыновнее чувство Родины – драгоценное свойство этой музыки, ее сердцевина. Из песен и хоров Гаврилина встает вольная, перезвонная Русь. Но это совсем не любование экзотикой и архаикой, не музыкальное «штукарство» на раритетах древнего искусства. Это – подлинно. Это написано кровью сердца. Живая, современная музыка глубоко народного склада, и – самое главное – современного мироощущения, рожденного здесь, на наших просторах».

Полностью принял Белов лишь мою позицию, касающуюся того, как по-разному воспринимали родную землю поэт Бродский и композитор Гаврилин. Убедительности ради я привел цитату из дневника Гаврилина: «Ищите святее страну. Другую. А я и в этой проживу». На этой правде наш спор и затих.

Журнал «Наш современник» опубликовал в десятом номере беседу литературного критика Александра Казинцева с председателем партии национального возрождения «Народная воля» Сергеем Бабуриным о событиях десятилетней давности, когда в центре Москвы из ельцинских танков был расстрелян демократически избранный парламент. Статья называлась «Приватизация + провокация = кровь». Белов полагал, что у меня нет ее, потому решил выслать. Мы давно обменивались теми журналами и газетами, которые необходимо было читать, чтобы в общении находить и интересные темы, и точные факты.

В этот раз Белов попросил меня остановить почтовые послания. Ему не хватало времени для работы над повестью о Гаврилине. К тому же редактор не раз жаловалась, что вдова композитора Наталья Евгеньевна недовольна тем, что Белов стремится издать книгу о ее муже в серии ЖЗЛ. Ей не нравилось, как писатель вскрывал тему личности и народа, национального и общечеловеческого в музыке, зачем столько внимания уделяет природе творчества композитора, и почему он считает, что Валерий Александрович лучше других композиторов воспел в своих произведениях дух русского народа.

Все эти наветы Белов считал пустыми и неверными. Он был поклонником музыки своего земляка Гаврилина, часто общался с ним, читал его дневники, и потому имел право на свою точку зрения. Русский гений открывал ему свою душу. Не боялся говорить вслух и защищать русскую культуру публично. И не Белов, а сам Гаврилин писал о том, чем отличается национальный композитор от интернационального: «Настоящее интернациональное – прежде всего высокоразвитое национальное». Затем добавлял, что национальный композитор это – «Наличие темы Родины, Отечества. Объяснение любви к Родине».

Не Белов, а сам Гаврилин бросал вызов либерализму, той политической системе взглядов, что исповедовала кремлевская власть. Он не менее, чем Белов, писал о них хлестко и точно: «Нет ничего страшнее либерализма. Даже воинствующий консерватизм лучше, так как он очевиден. Либерализм же лжив, увертлив и трудно уловим. Он путает ясное отношение к вещам и сбивает с прямой дороги. Либерализм – это порядочность негодяев».

Такая мировоззренческая позиция свидетельствует об одном, что Белов не мог политизировать творчество Гаврилина, делать из него национально ориентированного музыканта и тем более приписывать ему лишнее… Будучи великим гражданином своей страны, воспитанный на ее лучших народных традициях, он не смог принять политики современных либералов-западников, развращающих народ стяжательством, пьянством, пошлыми увеселительными концертами шоу-бизнеса. Потому он вынес этим реформам Ельцина-Гайдара-Чубайса суровый приговор: «Великое можно уничтожить только ничтожным». И чтобы его современники поняли, о чем идет речь, давал пояснение: «Желание слушать Пугачеву и ей подобных – способ пристойной легализации тайных пороков или: для обывателя – лояльный способ подпитки тайных пороков. Пройдет время, и об этом «искусстве» будут вспоминать со стыдом, как об угрозе загула».

Видимо, вдова композитора не читала этих высказываний, либо не разделяла их сути, иначе бы не пыталась воспрепятствовать Белову в издании книги. Не смогла понять писателя и редактор Ольга Ярикова.

Письмо Белов написал мне 3 января, а у вдовы композитора Натальи Евгеньевны день рождения был 24 января, потому я посоветовал ему написать ей доброе письмо, а заодно подарить статью Валерия Гаврилина, опубликованную не в эпоху враждебного либерализма, а во времена правления коммунистов в газете «Советская Россия» 14 марта 1979 года. Она чудом сохранилась в моем архиве. Я снял копию