Надрез - Марк Раабе

«О господи, не дай ему впиться в твое горло!»

Чудовище нависает над ним, и Габриэль не сразу понимает, что это крупный ротвейлер. Челюсти пса тисками сжимают его предплечье. Изо рта животного несет мясом, зубы впиваются все глубже. Габриэль замахивается правой рукой и бьет зверя отмычкой в горло – раз, два, но острие входит недостаточно глубоко. Теплая кровь заливает ему ладонь, плечо горит от боли.

Пес вздрагивает, на мгновение ослабляет хватку, но тут же вновь сжимает челюсти. Боль жжет каленым железом. Из глотки ротвейлера доносится утробное рычание, глаза поблескивают. Габриэль отпускает шею животного, проворачивает отмычку в руке и всаживает металлическое острие в глаз пса. Он бьет изо всех сил, и инструмент проникает животному в мозг. Челюсти ротвейлера мгновенно разжимаются. По телу пса проходит судорога, точно он кусает оголенный провод. Туша животного обрушивается на Габриэля.

Тяжело дыша, он высвобождает руку из пасти и медленно встает. Потом втаскивает мертвого ротвейлера в подвал и выглядывает во двор.

Все тихо.

Габриэль включает фонарик, в этой модели свет чуть приглушен специальным фильтром. Он тихо закрывает дверь, прислоняется к ней и оседает на пол.

У него порван рукав куртки, рука перемазана кровью. Клыки ротвейлера оставили глубокие раны, но одежда не позволила псу нанести серьезное ранение. Габриэль снимает футболку и перевязывает руку. Пальцы у него дрожат, приходится закрыть глаза и сделать несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться. Постепенно пульс нормализуется, и Габриэль пытается сосредоточиться.

Нужно убрать отсюда пса.

На тот случай, если кто-то заметит отсутствие ротвейлера и заподозрит, что что-то не так, нельзя, чтобы пса нашли в подвале.

Габриэль с трудом поднимает массивную тушу на плечо. Боль горящим бензином разносится по венам. Он отходит от здания метров на сто пятьдесят и прячет труп ротвейлера в зарослях кустарника под раскидистым буком. Грозовые тучи ненадолго расступаются, налетает ветер. Чтобы не оставлять улик, Габриэль выдергивает отмычку из глаза мертвого пса. Из раны сочится мерзкая жидкость, тускло переливаясь в лунном свете.

Затем Габриэль устраняет следы борьбы в подвале, вытирая кровь подкладкой куртки. И под конец вычищает подошву обуви.

Готово.

«О господи, что ты тут вытворяешь, Люк?»

«Сам знаешь».

«Я-то знаю. Только ты не знаешь. Ты посмотри на себя, дрожишь как ребенок».

«Слушай, ты бы заткнулся, а?»

«Ты понимаешь, что своими же руками прокладываешь себе дорогу в психушку?»

«Ты что, глухой? Заткнись, говорю!»

«Как ты думаешь, сколько человек читали свои собственные истории болезни? И главное, как ты считаешь, что случается, когда роешься в истории собственного безумия? Думаешь, тебе понравится то, что ты там найдешь?»

Габриэль не отвечает. В подвале прохладно и душно, но его бросает в жар, пот сочится из всех пор. Миновав склад, он осматривает стены коридора. Слабый луч фонарика играет на шестнадцати дверях. По восемь с каждой стороны. Габриэль методично осматривает помещения. Скрежет открывающихся замков успокаивает его.

В девятой комнате он натыкается на полки с картонными коробками. Взметая пыль, он открывает первую попавшуюся, и его сердце начинает биться чаще. В коробке лежат толстые папки, на них наклеены бумажки с именами. Дакварт, Деллана, Демски…

«Прошу тебя, Люк, остановись!»

«С каких это пор ты о чем-то просишь?»

Просмотрев семь коробок, он наконец доходит до буквы «Н» и начинает перебирать папки. Не то имя. Не то. И опять не то. А потом…

Пыль пляшет в луче фонарика, точно рой светлячков. «Науманн, Габриэль». Пульс зашкаливает. Дрожащими пальцами он вытаскивает папку из коробки.

«Я тебя предупреждал. Не говори потом, что я тебя не предупреждал, Люк!»

«Не называй меня так. Ты меня с ума сведешь».

«Я? Тебя?»

Габриэль листает папку. Диагнозы, отчеты о лечении, выводы врачей, документы из приюта, еще отчеты, бесчисленные расшифровки магнитофонных записей его сеансов терапии с Дресслером. Термины кружат над его сознанием, точно рой призраков. Шизофрения. Седация. Электрошоковая терапия. В голове у Габриэля все плывет, как бывает при лихорадке. Галоперидол, флуфеназин, мидазолам, лорметазепам – препараты кажутся ему старыми знакомыми, о которых он давно забыл, но вдруг они вновь появились в его жизни. Никто не говорил ему или другим пациентам, какие медикаменты и в какой дозировке им дают. Тебе делали укол – и баста. А поскольку Габриэль обычно сопротивлялся, его привязывали ремнями. И если его не связывали, а он начинал отбиваться, то от уколов оставались синяки. Однажды игла сломалась в его предплечье – и после этого медсестры использовали только сверхпрочные иглы. Вспомнив об этом, Габриэль потирает плечо. След от укуса болит, но он продолжает листать.

Габриэль смотрит на пожелтевшую бумагу. Ему кажется, что пыль снопом искр влетает ему в нос, проникает в мозг, и там бьется о невидимую стену.

Расшифровка магнитофонной записи от 07 мая 1986 г.

И вдруг по стене пробегает трещина, узкая, маленькая, как замочная скважина в двери, а за дверью бушует старый кошмар. Он словно слышит свой голос из-за двери, но в замочную скважину ничего не видно, и он ничего не чувствует, хотя его сердце бьется все чаще.