Надрез - Марк Раабе

Буг театрально вздыхает.

– Я всегда похлопочу за того, кто может подкинуть мне идейку-другую.

– Вы хотите меня отсюда вышвырнуть, а я вам еще идеи для шоу придумывать буду?

– Так, вот только не надо тут мелодраму разыгрывать. Если ты не успеешь в срок – мне придется искать кого-то другого на твое место. Так что подумай об этом. Доброй ночи.

– И как ты себе это представляешь? – возмущенно кричит Дэвид. – Что я тебе за три дня что-то с потолка возьму?

Но Буг уже повесил трубку.

Дэвид в ярости швыряет трубку на рычаг – так сильно, что от аппарата отламывается кусок пластмассы и летит ему в щеку, прямо под правый глаз. Дэвид медленно поднимается – и ему кажется, что сейчас он ведет себя неправильно. Словно бы он должен был вскочить, распахнуть окно, заорать что-то, перекрикивая завывания ветра и шум грозы. На мгновение его охватывает жгучая ярость. Дэвид представляет себе, как вламывается в кабинет Буга и крушит там все бейсбольной битой.

Но бейсбольной биты у него нет. И окно закрыто. Он заперт тут, как в консервной банке, стоит перед своим отражением в стекле. Дэвид раздраженно смотрит на темное пятнышко у себя под глазом и поднимает к щеке руку. На кончике пальца остается кровь.

Он смотрит сквозь свое отражение в темноте, и ему кажется, что эта тьма поглощает его. Даже чувство времени теряется. Кабинет вокруг расплывается, и только отражение компьютерного экрана остается светлым островком в штормовом море тьмы. Его островком. Он хотел бы вернуться на этот островок. Чтобы можно было просто сесть за стол и начать писать. Собственно, тут, на этом островке, все так просто. Намного, намного проще, чем в реальной жизни.

Когда он в следующий раз смотрит на часы, уже почти половина десятого.

Точно громом пораженный он вскакивает, набрасывает водонепроницаемую куртку и выбегает из кабинета. На парковку он добирается через десять минут, уже понимая, что опаздывает. Заводит мотор темно-зеленого «сааба» – машину одолжил ему Вейкслер, уезжая на неделю в Англию.

«Сааб» выезжает на улицу – и на него обрушиваются потоки дождя. «Медленнее!»

Четыре минуты спустя, не сводя взгляда с дороги, Дэвид сворачивает на Курфюрстендамм и прослушивает сообщения на автоответчике.

Черт, черт, что ж за дерьмо-то такое? В «ягуаре» хотя бы была гарнитура для громкой связи. Он прижимает смартфон к уху, убирает руки с руля и переключается со второй скорости на третью. «И переключение скоростей в “ягуаре” было автоматическим», – думает он.

Би-ип. «Привет, это я, Шона. Хм, чего это у тебя автоответчик включен? Ну ладно. На следующей неделе я с тобой встретиться не смогу, нужно работать. Но ты не пропадай. И вообще, мог бы позвонить».

Черт! Она все еще злится, потому что он не пришел в «Санта-Медиа». Дэвид знает, что нужно ей позвонить и все объяснить, а если не все, то хотя бы столько, чтобы она могла его простить. Он смотрит на стеклоочистители, стонущие от ливня. Светофор впереди переключается на красный, и загорается сигнал торможения. «Сааб» останавливается, двигатель работает на холостом ходу.

По крыше автомобиля стучит дождь. Дэвид плотнее прижимает мобильный к уху.

Би-ип. «Добрый вечер, господин Науманн. Вас беспокоит Зеклер из “Дойче Банк”. Перезвоните мне, пожалуйста, это срочно».

Проклятые гиены! Еще пара недель отсрочки – и он останется без зарплаты в TV2.

Би-ип. «У вас больше нет новых сообщений».

Дэвид вздрагивает от громкого сигнала клаксона. Светофор переключился на зеленый, и машины перед ним уже давно переехали перекресток. Дэвид включает сцепление, с щелчком переключает скорость и, нажав педаль газа, едет дальше по Курфюрстендамм. Напротив магазина «Sis&Broth», прямо у автобусной остановки, он сворачивает к правой обочине и паркуется. Остановив «сааб», Дэвид смотрит на часы. 21: 43. Он опоздал почти на четверть часа.

Дождь бьет в лобовое стекло, и стеклоочистители не справляются с этой напастью. Откуда в небесах столько воды? Дэвид невольно улыбается, хотя ему совсем не до смеха. Бесконечный дождь и готовые вот-вот сломаться «дворники» – отличный символ того, что происходит сейчас в его жизни.

Он выключает мотор и откидывается на потрепанную спинку сиденья. И вдруг дверца напротив распахивается. Дэвид вздрагивает.

На сиденье задницей вперед шлепается какой-то мужчина в темной шляпе. С трудом втиснув ноги в салон, он захлопывает дверцу.

– Добрый вечер, Дэвид. – Струйки воды текут с шляпы Саркова. – Вы опоздали.

– Простите, – бормочет Дэвид. – Чертова погода.

Юрий невозмутимо снимает очки и протирает стекла.

– Как поживаете?

– Вы принесли конверт? – Дэвид сразу переходит к делу.

– Похоже, поживаете вы не очень-то хорошо, – отмечает Сарков.

– Ну да. Банк хочет продать мою квартиру с аукциона, работодатель меня уволил, а за придуманную мной передачу другие люди получают проценты с авторских прав… и при этом вы говорите мне, что мой брат убил моих родителей. А затем втягиваете меня в свою войну с Габриэлем и требуете, чтобы я его вам сдал… – Дэвид глубоко вдыхает. – Да, «не очень-то хорошо» – вполне подходящее описание положения вещей.

Сарков безмятежно улыбается.

– Втягиваться во все это или нет – ваше решение.

Дэвид отводит взгляд.

– Вы принесли конверт?

Юрий щурится, затем сует руку за пазуху и достает конверт формата А4. Бумага сухая, и только пара капель пропитала край – пальто защитило документы от дождя.

– И с Габриэлем ничего не случится?

– Я не смог бы причинить ему вред.

Дэвид берет тяжелый конверт.

– Итак?

Дэвид медлит, его взгляд мечется по лобовому стеклу, следя за стекающими вниз ручейками.

– Гостиница «Цезарь», номер тридцать семь.

– Улица?

– Я не знаю, извините.

– Перестаньте просить прощения. Терпеть не могу людей, которые постоянно за что-то извиняются.

Дэвид сконфуженно молчит.

Сарков открывает дверцу.

– А… остальное?

– Остальное? Вы имеете в виду права на «Treasure Castle»?

Дэвид кивает.

– Я не предлагал вам и то и другое. У вас был выбор.

– Я… я не так вас понял.

– Ну что, и где же ваш идеализм? Я думал, вы не станете предавать брата за деньги.

Дэвид, лишившись дара речи, смотрит на него.

– Babuschka, – презрительно говорит Юрий.

– Что?

– Бабушка. Вы как старая бабка. Жалкий трус. – Сарков выходит под тугие струи ливня и кажется, что он сплевывает эти слова на улицу.