Надрез - Марк Раабе

«И что теперь?»

– Можно мне войти?

Дэвид кивает. Почему-то он кажется смущенным.

– Выглядишь отвратительно, – говорит он.

– И чувствую себя отвратительно, – кивает Габриэль.

– Ты что-то принимаешь?

– Нет. – Габриэль качает головой. – Только снотворное.

Дэвид молчит.

– Послушай… – начинает Габриэль.

– Я не хочу ничего знать, – перебивает его Дэвид. – Ничего не хочу знать обо всем этом дерьме. Просто оставь меня в покое, ладно?

– Ладно. Я не собираюсь тебя тревожить или рассказывать истории, в которые ты все равно не поверишь. И не хочу тебя ни во что впутывать, у нас с тобой и без того непростые отношения.

Почему-то взгляд брата кажется ему отстраненным. Да, Дэвид настороже, он напряжен, но что-то еще плещется в его зеленых глазах, и Габриэль не может понять, что же это.

– Мне нужно кое-что узнать. Я… – Запнувшись, Габриэль пытается подобрать правильные слова, но какие слова тут могут быть правильными? – Ты знаешь, я не помню… ту ночь.

Дэвид равнодушно кивает:

– По крайней мере, ты всегда так говорил.

– Я правда не знаю, что тогда случилось. Я не помню. Но теперь я должен это узнать, понимаешь?

Брат удивленно смотрит на него. Похоже, Дэвид ожидал чего угодно, но не этого.

– В каком смысле? Почему?

– Не спрашивай. Так уж сложилось. Мне нужно это выяснить.

Дэвид горько смеется. Он багровеет от злости и явно едва сдерживается.

– О господи! Ты пропадаешь на тридцать лет. Не отвечаешь ни на один – ни на один! – мой вопрос, бросаешь меня на произвол судьбы. А теперь ты вдруг хочешь выяснить у меня, что тогда произошло? – Дэвид качает головой. – Серьезно, у меня это в голове не укладывается. Это же я был заперт в комнате. Я ничего не видел. А теперь ты спрашиваешь у меня, что случилось? А как насчет моих вопросов, а?

– Ты никогда меня не спрашивал о той ночи.

– Черта с два! Ты просто закрывался от меня. А вопросов у меня было предостаточно.

– Так почему же ты со мной не поговорил об этом?

– Я думал, что… – Запнувшись, Дэвид думает, как же это объяснить. – Да ну что за говнище?! Как ты думаешь, почему не поговорил?! Я боялся. Ты всегда был таким… Даже не знаю, как сказать. Я же был ребенком, ч-черт! А ты был моим старшим братом, понимаешь? Я лишился матери и отца и боялся до чертиков, что и тебя тоже потеряю. Ты все время меня отталкивал, вот я и подумал, что лучше оставить тебя в покое… У тебя же все время был такой вид, будто ты вот-вот впадешь в ярость… или окончательно слетишь с катушек. Этого-то я и боялся больше всего. Что ты слетишь с катушек.

Габриэль потрясенно смотрит на него. Дэвид пытался защитить его?

– Ты… ты никогда об этом не говорил.

– Ну конечно. А как бы я тебе об этом сказал? Ты жил в своем мире, будто смотрел какой-то фильм, который мне увидеть было не дано. И тебя нельзя было сдержать на этой дороге бреда…

– Я же… я же защищал тебя, я все время тебя…

– О господи, нет! – Дэвиду на глаза наворачиваются слезы. – Ты все время был занят только собой. Дело было не во мне, дело всегда было в тебе. Всякий раз, когда ты встревал в драку, всякий раз, когда ты якобы за меня вступался… Речь шла только о тебе. Я не просил тебя избивать других детей. Мне казалось, что ты поступаешь ужасно.

Габриэль пытается подавить горячую волну ярости и стыда. В голове у него стучит.

– Глупости! Может, ты был тогда слишком маленьким, вот и не помнишь. Например, те мальчишки, которые постоянно донимали тебя в приюте? Ты всерьез веришь, что сам бы справился с ними? Или та монашка, которая…

– Ой, я тебя умоляю! – Дэвид закатывает глаза. – А почему, по-твоему, они вообще ко мне лезли? Речь опять-таки шла не обо мне. Просто те мальчишки были слишком трусливыми, чтобы задираться к тебе. В основном я влипал во все те неприятности исключительно из-за тебя.

Габриэль потрясенно смотрит на него. «Неприятности? Из-за меня?» Он вспоминает множество случаев, когда выручал своего младшего брата, потому что тот не хотел сопротивляться, не мог за себя постоять…

«Это неважно! Соберись!»

– Ну хорошо. – Габриэлю, хоть и с трудом, но все-таки удается взять себя в руки. – Как бы то ни было… Поверь мне, Дэвид, даже если бы ты спросил меня о той ночи, я ничего не смог бы тебе сказать, потому что ничего не помню, понимаешь? Та ночь… У меня в памяти ничего не осталось. Будто прореха.

Дэвид с сомнением смотрит на него.

– А в клинике? Ты же лежал в психиатрии. Тебя лечили профессионалы, врачи, психологи. Даже невзирая на все их лечение, ты ничего не вспомнил?

– Они заперли меня в закрытом отделении и постоянно накачивали нейролептиками. Это единственное, что я помню.

Дэвид отводит взгляд. Его глаза уставились в пустоту, в какую-то точку на полу. Наконец он вздыхает.

– Я до сих пор не знаю, почему ты запер меня в детской той ночью. И ни черта не знаю о том, что случилось.

– Что ты слышал?

– Какой-то шум. От этого шума я и проснулся. Отец что-то крикнул, потом раздался хлопок. Вначале я не понял, что это выстрел. Я прижал ухо к двери, но потом стало тихо.

– Тихо?

– Ну, то есть сразу после выстрела был негромкий звук удара. Потом – тишина. И вдруг – еще три хлопка. Тогда я понял, что это выстрелы. Я так испугался. Залез под кровать. Через некоторое время запахло дымом. Я бросился к двери, начал стучать, звать кого-нибудь. Потом пришел ты, отпер дверь. Вид у тебя был такой, будто ты вернулся со встречи с самим Князем Тьмы. Я начал кричать на тебя, хотел узнать, что случилось. Ты не сказал ни слова, просто схватил меня за руку и поволок вниз по лестнице. И тогда я их увидел. Это было…

– Опиши, что ты видел, – тихо просит Габриэль.

Лицо Дэвида приобретает землисто-серый оттенок, морщины у рта становятся глубже.

– Отец лежал на спине, пуля попала ему в живот, сбоку. Еще одна пуля вошла в грудь – видимо, в сердце. Вокруг него растекалась лужа крови. – Встав, Дэвид поворачивается к брату спиной, подходит к окну и, кашлянув, смотрит на крыши Берлина. – А мама… в нее тоже выстрелили… прямо… в голову, в правый глаз.

– Ты помнишь что-нибудь еще?

Дэвид качает головой.

Габриэль внимательно слушает, запоминая каждую деталь, впитывая каждое слово. Он надеется, что эти слова станут искрой, которая разожжет пожар в его памяти. Но ничего не происходит.

– Как долго мы стояли там?

– Мы вообще не остановились. Ты сразу же потащил меня дальше. Я видел маму и папу секунды две-три. – Голос Дэвида дрожит. – Странно. Вспоминая об этом, я вижу каждую деталь, как на фотографии, даже помню газету на журнальном столике. Правда, не знаю, что в ней написано. Наверное, я тогда просто еще толком не умел читать, вот и не обратил внимания.