1356. Великая битва - Бернард Корнуэлл

– Остаешься?

– Ты можешь идти к моему дяде, но я останусь здесь.

Скалли нахмурился:

– Если ты останешься с этим парнем, – он махнул рукой в направлении той части дома, в какую, по его мнению, ушел Томас, – то, когда мы встретимся в следующий раз, мне придется тебя убить.

– Верно.

Скалли харкнул в сторону коровы.

– Я сделаю это быстро. Без злобы. Ты поговоришь с тем малым насчет лошади?

– Да, и попрошу отсыпать тебе монет на путешествие.

Скалли кивнул:

– Все по уму получается: ты остаешься, я уезжаю, а потом я тебя убью.

– Да, – ответил Робби.

Он был свободен.

* * *

К своему удивлению, отец Левонн нашел сапоги – в сундуке, стоявшем в комнатке на чердаке фермы.

– Крестьянин сбежал, – доложил он, глядя, как Роланд пытается натянуть обувь, – но мы оставим ему деньги. Налезли?

– Налезли, – подтвердил Роланд. – Но нельзя же украсть их.

– Мы оставим столько денег, сколько они стоят, – заявил отец Левонн. – Поверьте мне, это французский крестьянин, и золото для него ценнее обуви.

– У меня нет денег, – возразил Роланд. – Вернее, они остались в замке.

– Томас заплатит, – ответил отец Левонн.

– Он согласится?

– Конечно. Он всегда платит.

– Всегда? – В голосе Роланда звучало удивление.

– Бастард, – терпеливо пояснил отец Левонн, – живет на границе английской Гаскони. Ему нужны зерно, сыр, мясо и рыба, а еще – вино и сено. Если он будет все это отбирать, местному народу это не понравится. Крестьяне предадут его Бера, или Лабруйяду, или какому-нибудь другому сеньору, которому захочется украсить черепом Томаса большой зал. Поэтому Бастард заботится об их добром отношении. Он платит. Большинство лордов не платят. Кто, по-вашему, более популярен?

– Но… – протянул де Веррек, однако не договорил.

– Но – что?

– Бастард, – недоуменно продолжил Роланд, – это ведь эллекин?

– А, так вы считаете, что эллекины – это дьявольские создания? – Отец Левонн рассмеялся. – Томас христианин, и даже, осмелюсь сказать, христианин хороший. Сам он в этом не уверен, но старается.

– Но он ведь предан анафеме, – указал рыцарь.

– За поступок, который совершили и вы, – за спасение жизни Женевьевы. Быть может, теперь вас тоже отлучат? – Отец Левонн заметил отразившийся на лице Роланда ужас и попытался смягчить удар. – Мессир, существуют две церкви, – продолжил он, – и я сомневаюсь, что для Господа важно, если человек отлучен от одной из них.

– Две? Есть только одна Церковь, – заявил де Веррек. Он посмотрел на священника так, будто тот и сам был еретиком. – Credo unam, sanctam, catholicam et apostolicam Ecclesiam, – отчеканил он.

– Еще один солдат, говорящий на латыни! Вы и Томас! И я тоже верую в единую святую Католическую и апостольскую церковь, сын мой, но Церковь эта двулика, как Янус. Одна Церковь, два лица. Вы служили отцу Маршану?

– Да, – ответил Роланд, несколько смутившись.

– А кому служит он? Кардиналу Бессьеру. Кардиналу Луи Бессьеру, архиепископу Ливорно и папскому легату при дворе Франции. Что известно вам о Бессьере?

– Что он кардинал. – Роланд больше ничего и не знал.

– Его отец торговал свечным салом в Лимузене, – сообщил отец Левонн. – Юный Луи рос смышленым мальчиком, и у его отца было достаточно денег, чтобы дать сыну образование. Но много ли в этом мире шансов у сына торговца салом? Ему не стать сеньором, ведь он, в отличие от вас, не родился с привилегиями и титулом. Зато всегда остается Церковь. В нашей святой Католической и апостольской церкви можно подняться очень высоко. Если ты умен, то не важно, что тебя родили в сточной канаве, и сын торговца салом способен стать князем Церкви. Поэтому Церковь притягивает всех этих смышленых мальчишек, а некоторые из них, как Луи Бессьер, вдобавок амбициозны, жестоки, жадны и беспощадны. Так вот, мессир: одно лицо Церкви – это наш нынешний папа. Добрый человек, малость недалекий, слегка излишне приверженный церковным догмам. Но это человек, пытающийся творить волю Христа в этом порочном мире. Другое ее лицо – это Луи Бессьер, человек злой, который больше всего на свете желает стать папой.

– Для чего и разыскивает Малис, – едва слышно добавил Роланд.

– Именно.

– А я подсказал отцу Маршану, где найти ее! – продолжил Роланд.

– Вот как?

– Или где есть шанс ее найти. Я не уверен. Меча там может и не быть.

– Думаю, вам нужно поговорить с Томасом, – вкрадчиво предложил отец Левонн.

– Скажите ему сами, – ответил Роланд.

– Я? Почему?

Рыцарь пожал плечами.

– Мне надо уезжать, отче.

– Куда?

– Разослан арьербан. Я обязан повиноваться.

Отец Левонн нахмурился:

– Вы присоединитесь к армии короля Франции?

– Разумеется.

– А сколько у вас там врагов? Лабруйяд? Маршан? Кардинал?

– Я могу объяснить все отцу Маршану, – неуверенно произнес Роланд.

– Полагаете, он внемлет разуму?

– Я дал клятву, – возмутился де Веррек.

– Так заберите ее обратно!

Роланд покачал головой.

– Не могу. – Заметив, что священник собирается возразить, рыцарь поспешил продолжить: – Я знаю, что нельзя делить все на белое и черное, отче, и допускаю, что Бессьер негодяй, и догадываюсь, что Лабруйяд – мерзавец, но разве его жена лучше? Она прелюбодейка! Распутница!

– Половина христиан повинна в этом грехе, и большая часть из второй половины тоже не прочь в нем погрязнуть.

– Оставшись здесь, я тем самым смирюсь с ее грехом, – заявил де Веррек.

– Боже правый! – удивленно промолвил отец Левонн.

– Неужели так дурно искать чистоты? – почти умоляюще спросил Роланд.

– Нет, сын мой, но вы идете против здравого смысла. Признаете, что дали клятву плохим людям, а теперь утверждаете, что нарушать ее нельзя. В чем же здесь чистота?

– Тогда, быть может, я нарушу клятву, если так подскажет мне совесть, – допустил Роланд. – Но зачем нарушать ее, чтобы встать на сторону человека, который сражается против моей страны и укрывает прелюбодейку?

– Я считал, что вы гасконец. Англичане правят Гасконью, и никто не оспаривает их права.

– Некоторые гасконцы оспаривают, – возразил де Веррек. – И если дойдет до боя, я буду сражаться за то, что считаю справедливым.

Отец Левонн пожал плечами.