Ночные тайны - Ганс-Йозеф Ортайль

Хойкен придвинулся к девушке как можно ближе и стал говорить, что в отеле у него есть комната, в которой он ночует, и почему так случилось. Он вынужден был рассказать ей всю правду. Яна помолчала, а затем спросила, где находится этот номер. Он ответил, что это угловая комната на втором этаже с видом на собор.

— Значит, прямо над нами? Двумя этажами выше, и ты — как дома? — спросила она и посмотрела на него.

— Да, — ответил он, — если ты хочешь, мы пойдем туда сейчас.

Она не ответила, просто сидела и смотрела прямо перед собой. В этот миг она казалась скульптурой, которую было бы неплохо сфотографировать. Хойкен был уверен, что фотография получилась бы то что надо. Его охватило легкое волнение. Приглашение послано, почта в пути. Ему нечего больше сказать, совсем нечего. Он чувствовал свое дыхание, считал секунды и потерянное время. Сколько ей нужно времени, чтобы все обдумать? В молодости такие решения принимались моментально, ты ничего не терял и ничего не обдумывал, только «да» или «нет», которое нужно было говорить сразу. Но теперь это решение было совсем не простое. В такой момент совесть проверяла половину твоей жизни, и могли понадобиться часы, чтобы взвесить «за» и «против» и, в конце концов, не сделать шаг навстречу. Георг взял ее бокал и осушил его одним глотком. Внезапно он понял, что Яна пойдет с ним. Боже мой! Она приняла его предложение. Все эти годы он клялся себе, что с ним ничего такого не случится. Он придумал себе крепкую броню, которая сейчас казалась ему почти смешной. Хойкен сделал заказ в номер и заплатил бармену. Потом они встали и рука об руку пошли по узкому, плохо освещенному коридору. Когда они вошли в лифт и дверь закрылась, девушка прильнула головой к его плечу. К его номеру они подходили обнявшись.

Хойкен открыл дверь, вошел и посмотрел направо. Он шел немного впереди, чтобы проверить, все ли в порядке, прежде чем она войдет следом за ним. Он снял пиджак и бросил его на софу. Сейчас он играл роль гостеприимного хозяина дома, который обо всем позаботился. По правде говоря, Хойкен немного нервничал. Он попробовал отвлечься и составить себе программу, чтобы не мешкать в последний момент. Выходило так, что подобные ситуации остались у него далеко в прошлом. Он не знал, чего она ждет и как себе все представляет. Может быть, она переспала со всеми художниками, о которых рассказывала ему только что в баре. Среди них наверняка была пара бойких юнцов, которые, не медля ни минуты, отправлялись с ней в постель. Может, она хочет, чтобы он сразу потащил ее в постель, повинуясь своему желанию? Или ждет искусного обольщения, сюрпризов, которые следуют один за другим, связанные между собой, как в тонком механизме, и постепенно приводящие их тела к кульминационной точке? Сейчас у него нет времени думать, он должен делать именно то, что ему нравится. Что он сейчас хочет делать? Больше всего ему хотелось слушать джаз и пить шампанское. И Георг сделал то, что велел ему внутренний голос: подошел к CD-плейеру и включил его. Какой диск он слушал последним? Хоть бы в его коллекцию не затесался отвратительный свинг. Но нет, на счастье, Майлс Девис. Уже хорошо. Другие ему нравятся больше, но на первый случай сойдет и это. Уголком глаза он заметил, что Яна подошла к окну и смотрит на улицу. «Тебе нравится?» — чуть было не спросил Хойкен, но одновременно с тем, что он делал, это прозвучало бы ужасно. Он даже вспомнил что-то подобное из американского фильма, который когда-то видел: молодая девушка пришла в комнату к парню, он поставил пластинку, потом оба подошли к окну, и он прошептал: «Тебе нравится, любимая?» Хойкен продолжал хозяйничать, открыл дверцу маленького шкафчика-бара и вынул оттуда бутылку «Veuve Cliquot Rosé». Между прочим, он пристрастился к этой марке и каждый вечер выпивал один бокал. Очень быстро засыпаешь и просыпаешься через короткое время. Этот обманчивый напиток быстро валит с ног и коварно будит снова, чтобы глубокой ночью ты выпил еще бокал и только тогда получил полный покой. Георг даже не забыл о бокалах, поставил их рядом на круглый стол и откупорил бутылку. Звук вылетающей пробки обычно возвещает о чем-то торжественном — наступлении Нового года, дне рождения или другом празднике. Хойкен должен был что-то сделать, чтобы не возникло подобных ассоциаций. Но так как ничего подходящего в голову не приходило, он просто наполнил бокалы и отставил бутылку в сторону. Сейчас на его столе разместился маленький праздничный ансамбль, который только и ждал, чтобы его использовали. Хорошо, что играет музыка. Он не мог себе представить, что бы он делал без музыки. Наверное, он сразу потащил бы Яну в постель. Заговорить с ней в тишине — это было бы для него слишком. Но выход есть. Нужно просто довериться джазу. Джаз знает ответ, предоставь все ему. Можно даже танцевать под блюз, спокойно, погрузившись в свои мысли. Много лет назад в Америке он часто танцевал ночи напролет. Он любил танцы под джаз. Все другое его угнетало, но только не джаз. По шкале Лоеба, он принадлежал к сливкам общества. Правильными он считал такие танцы, в которых можно выразить свои интимные чувства, а значит, их нельзя было танцевать открыто, на людях. Все общедоступные танцы преподносят самих себя. Заведенные пары демонстрируют свои отработанные па, поэтому танцевальные турниры лишены эротики. Хуже всего в этом отношении танго, который почему-то считают самым эротическим танцем. С его точки зрения, танго представляет собой просто сборник эротических поз, как книжка с картинками: много наглядности, а в конечном итоге — неуклюжесть. Что же теперь? В бокалах пенится шампанское. Только главные действующие лица еще не заняли свои места. Они стоят перед большим окном и не могут оторваться от созерцания площади внизу и снующей по ней толпы. Ему было знакомо это чувство. Когда Георг увидел эту картину впервые, он чувствовал то же самое. Ему казалось, что она имеет какую-то силу и полна тайной свободы. Он чувствовал себя режиссером, который руководит мизансценами там, внизу, и может в любое время поставить новые. Казалось, Яна целиком поглощена этой картиной и ее совсем не интересует то, что происходит рядом. Бретелька на ее правом плече соскользнула вниз. Девушка стояла, словно в трансе, но потом обернулась и посмотрела на Хойкена. Это длилось всего лишь мгновение, но ее взгляд разволновал Георга так, как будто Яна заглянула в его душу. Вдруг, в один миг, он понял, что произошло. Еще никогда он не испытывал подобного безумства, он никого не любил до этого. Хойкен не двигался, он смотрел на девушку, как будто пытался постичь ее тайну. Там, у окна, стоял дорогой ему человек. Этот человек принадлежал ему. С этого момента Хойкен будет делать все, чтобы как можно чаще быть с ним вместе. Георг почувствовал, как тают последние следы отчуждения и открываются шлюзы, за которыми скрывались самые сокровенные желания. Он уже не спрашивал себя, что ему делать дальше. Он подошел и привлек Яну к себе. Ее руки сомкнулись у него за спиной. Он знал, что она чувствует то же, что и он. Они действительно начали танцевать, медленно покачиваясь на месте. Он еще не постиг до конца этой перемены. Он думал о своей жизни. Вот промелькнул кадр с его кабинетом. Он шеф, она сидит в его приемной, поглощенная работой. Нет, не то. Тот кадр никак не связан с этим танцем. Хойкен должен вспомнить последние дни, когда он уже желал ее. Да, никого и ничего так не желал он в эти дни, как ее и того, чтобы провести с ней ночь в этом номере. Для нее он наводил здесь порядок. В глубине души Георг желал близости с ней, и эта жажда становилась все сильнее. Возможно, его страсть стала источником силы, которую он сумел приумножить. В борьбе за право быть наследником отца, а прежде всего в борьбе с тяжелой апатией и поднимающейся в душе горькой печалью. Он боролся со всем этим. После того незабываемого мгновения в его кабинете облик Яны все время стоял у Хойкена перед глазами. Его связи с семьей давно ослабли. Дети уже не нуждались в нем так, как раньше, и ничто не связывало его с Кларой. Большую часть времени она проводила за границей. Связь, такая крепкая когда-то, постепенно ослабела, а затем порвалась. Однажды он сказал, что живет по инерции, но осознал это буквально вчера, когда заболел его отец. Георг сам нуждался тогда в поддержке, но нигде не нашел ее. Бески, или Бетси, приготовила завтрак, он упаковал свой чемодан… В этот момент он уходил из дома. Конечно, тогда он не знал, что делает именно это. Он делал это неосознанно. Он переехал в этот номер и каждый день понемногу привозил сюда свои вещи. И вот он здесь. Приготовления были не напрасны. Хойкен не знал, что бы он здесь делал, если бы оставался один. Надолго. Может, отказался бы от наследства и продал его брату. Может, примирился бы с тем, что проведет в этой комнате несколько лет своей жизни. Просто проживающий, который ни с кем не разговаривает. Что это может плохо кончиться, он тоже понимал…