Хтонь. Человек с чужим лицом - Руслан Ерофеев

— Ты меня с собой не равняй! — возмутился снизу седой.

— А я и не равняю, — вновь, на этот раз насмешливо, отозвался «верхний». — Где ты, и где я…

Из-под купола храма со скрежетом и лязгом спускалась невиданная махина. На настиле из кое-как оструганных досок, перепачканных фекалиями и содержимым чьих-то желудков, был водружен небольшой столик с остатками облупившейся позолоты. Престол, догадался седой, которого когда-то звали просто Артемкой. Пожилая квартирная хозяйка пару раз, по недосмотру матери, брала парнишку с собой в церковь на богослужения, успев все разобъяснить на счет самого святого места в храме, в котором незримо присутствует сам Господь. Но в этом престоле вряд ли что-то осталось от былой, осенявшей его святости. Стараниями неизвестного (хотя, чего уж там — известного!) мастера он был превращен в подобие трона, которого бы не постыдился сам Сатана. Спинка его была сооружена из куска могильной ограды, на острые шипы которой безжалостная рука нелюдя насадила маленькие беспомощные тельца нескольких младенцев и даже не вполне сформировавшихся эмбрионов. Казалось, некоторые из них до сих пор извиваются от боли. А кто уж точно извивался, так это три девки с ампутированными конечностями, чьи тела служили подлокотниками и скамеечкой кошмарного трона.

Но все это седой рассмотрел лишь периферийным зрением, потому что взгляд его мигом приковал тот, кто восседал на адском престоле.

Посмотреть действительно было на что. Седой с трудом сдержал подкатившую к горлу тошноту. По престолу, на котором когда-то совершалось таинство Евхаристии, были разложены куски, еще совсем недавно бывшие человеком. Самый большой обрубок закончил отпиливать себе вторую ногу, поднял ампутированную руку последней оставшейся у него конечностью и приветливо помахал седому:

— Ну вот мы и снова встретились, Артем. Я рад тебя видеть! Смотри, я даже оставил себе одну руку — специально для того, чтоб иметь возможность пожать твою!.. Да расслабься, шучу! Я сохранил ее с единственной целью — чтоб передать тебе вот это.

Тот, кого назвали Артемом, не поверил своим глазам: на окровавленной ладони урода сверкал… перстень с черной печаткой, на которой был отчетливо виден шакалий профиль! Седой в панике зашарил глазами по сторонам: ведь он только что выбросил именно такой же! Может, это другой перстень? Копия? Но нет, вряд ли: изящную ушастую головку пересекала точно такая же, до мельчайших изгибов, трещина.

— Тебе все-таки придется взять его, — проговорил сидевший на троне. — Выбрасывать бесполезно, ты уже один раз в этом убедился, не так ли?

Тот, кого назвали Артемом, вздохнул и принял из окровавленной ладони нежеланное и непонятно зачем нужное ему сокровище. Машинально сунул его в карман засаленной телогрейки: «Потом разберусь».

С помоста, на который был водружен трон, медленно стекали тягучие темные струйки.

— Но все же… зачем?.. — наконец смог вымолвить седой, ткнув пальцем в груду расчлененки, еще недавно звавшейся Петром Занюхиным.

— Я счел, что апотемнофилия — прекрасный финальный аккорд всей моей богатой на девиации жизни, — просто объяснил тот. — Но я также решил пойти значительно дальше тех малахольных психов, которые отрезают себе что попало, а потом скребут культями асфальт, получая таким образом половое удовлетворение…

Единственной оставшейся рукой урод нажал на что-то сбоку сатанинского трона, и платформа разом изменила направление движения. Теперь она заскользила на свисавших с вышины цепях куда-то назад. И навстречу ей — седой едва успел это заметить — со все возрастающей скоростью неслось громадное тусклое лезвие гильотины. Долю секунды спустя тот, кого назвали Артемом, разглядел, что это не гильотина вовсе, а заточенный особым образом совок экскаватора — черт его знает, откуда он здесь взялся. Секунда, казалось, длилась половину вечности. А на ее излете зазубренное лезвие с залихватским свистом отсекло Занюхину голову, затем, будто поперхнувшись, изменило траекторию, завалилось набок, с чавканьем располовинив одну из девок-подлокотников, и уткнулось в заляпанный свежими кишками помост. Задняя часть девки дрыгнула в последний раз ногами и тоже замерла. И платформа замерла. Все замерло. Только голова Занюхина еще долго перекатывалась под ногами седого, словно сплюснутый с двух сторон мячик, пока тот не остановил ее, наступив на висок растоптанным валенком.

— Вот и все, — устало проговорил он вслух. — Вот и все. Как же легко оказалось от тебя избавиться! Даже не верится. Все. Больше никто не будет убивать. Зверь не придет в этот чертов мир. Я его спас. Да, блядь, именно я спас этот гребаный мир!.. Да и какой ты, на хрен, Зверь! Так — зверушка…

Купол над головой седого раскололся с оглушительным треском, словно само небо порвалось пополам. По лику Христа проползла косая трещина — вроде той, что красовалась на перстне-печатке с шакальей башкой. Под ногами человека в телогрейке стремительно разъехались седые плиты церковного пола, и оттуда, из древнего смрадного склепа к нему потянулись костлявые руки мертвецов… Осознание роковой, непоправимой ошибки обрушилось на него, словно небеса на грешников в день Апокалипсиса. Какая разница, кто погиб — он или его заклятый враг? Это ровным счетом ничего не значит! Ведь они — две части единого целого, реверс и аверс медали, орел и решка! Главное — в «месте силы» принесена последняя кровавая жертва. И теперь Зверю ничто не помешает войти в мир…

— Да, нет никакой разницы, кто погиб, — произнес смутно знакомый бесцветный голос внутри черепной коробки того, кого раньше звали Артемом. — Это не имеет никакого значения. Ты и твой антагонист — единое целое, вы слитны, как раздвоенное копыто Зверя. В «месте силы» принесена последняя кровавая жертва, которая вобрала в себя энергию всех жертв, принесенных здесь, начиная с самых древних времен. И вот я пришел…

Из клубящейся тьмы склепа перед седым, словно поднятая из бездны костлявыми руками скелетов, выросла долговязая фигура, которая была закутана в черную мантию с капюшоном, полностью скрывавшим лицо. Полы мантии свисали в пустоту, теряясь в черной бесконечности.

— Я соединил великое множество случайностей, вещей и людей, чтобы привести тебя сюда, — монотонно продолжал Голос-в-Голове, царапая стенки черепа своего слушателя сонорными согласными. — Я очень ждал тебя, и вот — свершилось…

— Зачем я тебе нужен? — безмолвно спросил седой, осваивая новый для себя способ коммуникации.

— Я — Древний Змий, обвившийся кольцами вокруг Древа Жизни, — вновь зашелестело в его черепной коробке. — Я — пружина. А всякая сжатая пружина имеет стремление к освобождению. Я — Сын Зари, самый прекрасный ангел Господень — и самый несчастный, преданный своим Создателем. — Фигура в капюшоне воздела кверху костлявую длань и злобно погрозила изображению Христа плохо различимым, призрачным кулаком. — Кто сказал, что твой свет светлее моей тьмы?! Но ангел, пусть и падший, — это всего лишь вестник. Почтальон. Поэтому ангелу не дано дара творчества. В права почтальона не входит внесение исправлений в письма, которые он разносит, и тем более — исполнение того, что в них начертано. Но никто не может запретить ему найти помощника. И я всегда находил таких эмиссаров среди смертных. Человек, в отличие от ангела, сотворен по образу и подобию Создателя, а значит — и сам может творить. В том числе — творить зло! Вот мой шанс! Вот — мое вероятие! Все человеческие мысли, все чаяния, надежды, идеи, образы из песен, сказок и легенд — все это накапливается в ваших генах, незримо воздействуя на всю бесконечную лестницу поколений. Самые прозорливые из ваших ученых называют это «ноосферой» — но название не важно. А важно, что рука об руку со светлыми образами богов и героев всегда шли порождения мрачных глубин вашего подсознания — демоны, вампиры и жуткие хтонические монстры! И они могут не только вызывать кошмарные видения и галлюцинации, но и влиять на ваши реальные дела. А вам, смертным, и невдомек, что за всем этим стою я. Вот и твоя нравственная амбивалентность сыграла свою роль…