Трудно быть ангелом - Анна Шехова

Где-то за пределами нашей лодки ненавязчиво зазвенела гитара.

– Как хорошо, – выдохнула Ольга, опираясь спиной о стену и вытягивая вперед свои тонкие бледные руки. – Неописуемо хорошо. Какие еще могут быть желания, девочки? А ну их всех… в маятник!

Москва встретила меня пасмурным небом, заплаканными стеклами автобуса и новым шевелением тоски внутри. Я возвращалась окрепшая, но не знала – надолго ли хватит этой внутренней крепости на московских душевных сквозняках?

Тим не смог меня встретить, но я не чувствовала обиды: скорее, наоборот, в его отсутствии было что-то правильное. Словно я встала на первую ступеньку новой жизни. Я еще не приняла никакого окончательного решения, но чувствовала, что оно подспудно зреет само, не требуя участия моих мыслей.

Добравшись до вокзала, я оставила сумку в камере хранения и поехала сразу на работу. С Тимом мы созвонились и договорились встретиться вечером в метро, чтобы забрать мои вещи и вместе поехать домой.

В одиннадцать вечера я была на «Павелецкой», чувствуя странное сочетание двух видов возбуждения – того, что испытываешь перед свиданием и перед собеседованием на работу. Я стояла на полутемной станции, подслеповато щурясь и вглядываясь в мелькающие фигуры, которых на вокзальных станциях всегда толпы.

Неожиданно чьи-то руки крепко обхватили меня сзади, обняли, стиснули. Я обернулась, и Тим начал целовать меня – страстно, жадно. Внутри меня все заныло от этой голодной ласки – словно мы скакнули на четыре года назад, когда он встречал меня после первого расставания. Тогда, едва я вышла из здания аэропорта, он обнял меня – крепко-крепко – и некоторое время молча стоял, не выпуская. А потом сказал одну-единственную фразу: «Никогда больше не уезжай так надолго!»

Но это была иллюзия. Тот момент остался лежать как засушенный листок на полочке вместе со свадебными фотографиями – такой же прекрасный, но уже не принадлежащий настоящему.

– Соскучился? – спросила я.

Вместо ответа он поцеловал меня в шею. Его руки жадно скользили по моему телу, забираясь под куртку и футболку, стискивая пальцами ткань вместе с кожей. Соскучился и хочет меня – это я чувствовала. Но что дальше?

Пофигистка внутри меня покачала головой – получай удовольствие, мать, и не думай, что будет дальше. Ты это уже и так знаешь.

В тот вечер мы долго занимались любовью – страстно, жадно, как два оголодавших друг без друга возлюбленных, и я – впервые за много недель – наслаждалась близостью с Тимом. Мы почти не говорили, кроме как по дороге домой. Он скупо рассказывал о своей поездке в Одессу, а я – о Байкале, о заземлении, о новом понимании принятия.

Но мы всего лишь откладывали разговор о самом главном, и это было понятно каждому из нас.

Неделю назад, во время телефонного разговора, я сказала Тиму, что чувствую готовность расстаться с ним, но не хочу этого. Сейчас эта фраза уже не ложилась на язык. Я опять не знала, чего хочу и к чему готова – оказавшись рядом, в его объятиях, в нашей общей постели.

Утро вечера мудрее, снова напомнила моя Пофигистка, и я позволила себе просто быть в тот вечер с мужем, наслаждаться ужином, сексом и ощущением возвращения.

Мудрое утро пришло. Погода была сырой и невнятной, как и мое настроение: блеклые тучи ползли по крышам домов, собираясь то ли разразиться дождем, то ли раствориться под напором солнца. Как всегда, окружающая действительность создавала подходящие декорации – иначе и быть не может. Еще одно проявление закона всемирного притяжения.

Мы сидели за завтраком – омлет и кофе – и смотрели друг на друга. Разговор не мог не состояться, и, как обычно, я первая подтолкнула эту телегу.

– Что ты думал о нас эти две недели? Думал же?

– Конечно. – Тим опустил глаза. – И думал, и представлял.

– И что? Пришел к каким-то выводам?

– Это не выводы. Скорее, наблюдения. – Он помолчал. Я не торопила, потому что сама не была до конца уверена, что готова это услышать.

– Когда я звонил тебе, то каждый раз наблюдал за твоими интонациями, – начал он.

– Не поверишь, но я тоже! – не удержавшись, вставила я.

– Да? – Для него это, похоже, было неожиданностью. – Хотя, да, логично… Но я каждый раз вслушивался в твои слова и ждал – когда в них послышится что-то личное, что-то про твое отношение ко мне? Этого не было. Ты ни разу за эти две недели сама не сказала, что любишь меня.

– Ты тоже.

– Да, но ждал посыла с твоей стороны!

– А я – с твоей! Знаешь, все эти две недели я делала абсолютно то же самое. Я вслушивалась в твои интонации каждый раз и ждала – когда же ты скажешь что-нибудь личное, теплое? Помнишь, не выдержала и пожаловалась тебе как-то, что мы разговариваем слишком по-деловому? Вот-вот. Я ждала, пока ты дашь мне хоть какую-то возможность сойти с этих деловых рельсов. Ты ни разу не проявил свои чувства, кроме как фактом самого звонка. Забавно, правда? Каждый из нас ждал, что другой сделает шаг первым.

Мы оба рассмеялись, но на деле этот смех был, скорее, насмешкой над самими собой: чудесная ирония – мы попались в стародавнюю ловушку. Люди боятся проявлять свои чувства, чтобы не стать уязвимыми и, теряют возможную любовь. Только в нашем случае все было уже немного иначе.

– В любом случае это показатель, – вздохнула я. – Похоже, ни один из нас не готов вкладываться в отношения. Каждый ждет первого шага от другого. Мы оба понимаем, о чем это говорит. Наши отношения утратили для нас прежнюю ценность, правда?

– Я бы не сказал, что они вообще утратили ценность, – заметил Тим. – Но в них исчезло нечто, что связывало нас именно как пару. Я и сейчас не могу сказать, что не люблю тебя. Наоборот – очень люблю! Моя жизнь настолько переплетена с твоей, что любое разделение даже представить страшно. Но у нас нет чего-то в отношениях. Какого-то винтика, какой-то одной составляющей, благодаря которой мне был бы никто не нужен, кроме тебя.

– Я понимаю.

Мы замолчали. Щемящее чувство внутри обострилось, еж тоски выпустил иголки, и я почувствовала, что у меня в глазах появились слезы.

Тим не пытался утешать: он хорошо понимал, что я оплакиваю и почему. Его рука лежала на моей – как знак того, что он все-таки рядом.

– Ты будешь редактором моей новой книги? – спросила я сквозь слезы.

– Я всегда буду твоим редактором, пока тебе это важно, – ответил он.

– Ловлю на слове.

– Я сказал это осознанно.

Я плакала, и постепенно жжение внутри угасало. А на месте него возникало ощущение непривычной легкости, словно внутри меня – на месте выгоревшей боли – постепенно надувался большой воздушный шар, делающий тело невесомым. Я чувствовала, что этот шар в любой момент может оторвать меня от земли и поднять вверх. Кажется, это и есть чувство свободы?