Блик - Рейвен Кеннеди

– Извини, – шепчу я. Сама толком не понимаю, за что извиняюсь, но мои слова как никогда искренни.

Его лицо застывает, не выражая ни единой эмоции.

Поняв, что он и на это не собирается отвечать, почти поворачиваюсь и ухожу. Почти.

Что-то мешает мне это сделать, и потому я стою здесь, рядом с ним, как вкопанная.

Мы смотрим друг на друга у пахнущей солью воды, а в голове только мысли о том, как его губы коснулись моих. Как противоречило это легкое, будто перышко, касание его грубой репутации и суровому нраву.

Мне должно быть все равно, но я понимаю, что не хочу его ненависти. Не хочу его холодного безразличия.

Мое тело помнит ту ночь. Жар его дыхания, ощущения пальцев, скользящих по моему подбородку. Стоит закрыть глаза, как сердце начинает колотиться от этих воспоминаний, а голова кружится от догадок о том, зачем он так поступил.

Почему он это сделал?

Я упорно пыталась ему сопротивляться с первого дня нашей встречи. Пыталась его ненавидеть. Винить, но…

Но.

Аргумент, что он – мой враг, больше не видится мне правдивым.

Что-то изменилось. Что-то откололось, и теперь кажется, будто это я вслепую скольжу по воде, как один из тех кусков отколовшегося льда.

Может, все дело в том «почти-поцелуе». Может, в тычках и подталкиваниях, и гордой улыбке, которой меня наградили, когда я выпустила свои ленты и призналась в том, кто я такая.

А может, так все и было с самого начала, с того момента, как Рип меня увидел, понял, кто я, и не отступил. Может, я была обречена уже тогда, когда только сошла с того корабля.

Я обхватываю себя руками и перевожу взгляд на океан. Когда я говорю, мне проще смотреть на воду, чем на него.

– На самом деле ты никогда не относился ко мне, как к своей пленнице, – тихо говорю я.

Надеюсь, шум волн не помешает Рипу расслышать меня, потому что говорить громче мне не хватает смелости.

– Я думала, это такая тактика. Может, так оно и было. Не знаю. С тобой я ничего не понимаю, потому что ты сбиваешь меня с толку, – насмешливо хмыкнув, признаюсь я и качаю головой.

Я тяжело дышу, измученная нелегкой ношей своего признания.

Это может стать ошибкой. Но все твердят мне прислушаться к своим инстинктам, и мои инстинкты говорят мне прекратить. Прекратить совершать импульсивные поступки и попытаться увидеть все в ином свете.

Ведь несмотря на то, что тот поцелуй был мягким и легким, я чувствую его тяжесть до самых костей. А это не может быть уловкой.

Верно?

Сегодняшняя тихая ночь идеально подходит для подобных робких мыслей. Идеальна для того, чтобы наблюдать за этими переменчивыми волнами и чувствовать, как я меняюсь вместе с ними. Меня охватывает то жар, то озноб, а щеки или румянятся, или покрываются инеем.

Облака над нами движутся, как отгибающийся занавес, небо будто подслушивает.

– Но я сейчас кое-что поняла, – почти улыбаясь, продолжаю я.

Рядом морская волна с грохотом и плеском разбивается о скалы.

– Что именно? – спрашивает Рип.

Наши взгляды прикованы к грозовому морю.

– Даже если ты меня обманываешь, я благодарна. За все.

Рип не отвечает, но я чувствую его напряжение. Я не слышу, как он дышит, не вижу, как поднимается его грудь.

– Ты спас меня от Красных бандитов, но, думаю, еще и спас от меня самой. И даже если это манипуляция, тактический ход, оно все равно того стоило, учитывая, что я выяснила.

Тишина. А потом в темноте раздается его голос:

– И что же ты выяснила?

– Я была в клетке, которую сама же и создала.

Наконец я поворачиваюсь к нему и смотрю на его профиль, на чешуйки, идеально повторяющие линию его скул. Вижу сжатый рот, сведенные брови, шипы, торчащие из спины. Волны снова бьются о скалы, и вверх поднимаются соленые брызги, ласкающие мое лицо.

– Я предана Мидасу, но… чувствую вину из-за ястреба.

Я знаю, что это испытание послали мне богини. Не уверена, провалила я его или выдержала. Зато знаю, что в мыслях моих царила сумятица с тех пор, как отправила то письмо.

Рип с минуту молчит, но я вижу, как опускаются его плечи, сгибаются шипы, словно он выдохнул.

– То, что ты отправила то письмо, не имеет значения. Все не так, как ты могла подумать.

Застигнутая врасплох, я удивленно смотрю на него.

– О чем ты?

– Он уже знал. Король Ревингер отправил Мидасу послание сразу же после того, как ты попала ко мне.

Сердце в груди сбивается с ритма, пропускает удар.

Он знает. Мидас уже знает.

Рев в ушах громче бушующих волн, и мне приходится потрясти головой, чтобы от него избавиться.

– Зачем твой король так поступил? Я думала, он собирался повергнуть Мидаса в шок и вынудить его поспешить? К чему отказываться от элемента внезапности?

– Войску Четвертого королевства не нужен элемент внезапности, – говорит Рип, и я согласна, даже если это звучит высокомерно. – Королю Ревингеру нравится запугивать и пускать пыль в глаза. Уверен, Ревингеру доставило безмерное удовольствие сообщить Мидасу, что армия Четвертого королевства завладела его самым ценным достоянием.

Мысли вертятся вихрем, я даю осесть открывшейся правде, но не хочу увязать в королевских интригах. Не сегодня.

Вместо этого я глубоко вздыхаю и меняю тему.

– Когда я спросила тебя, что ты делаешь, ты сказал, что ждешь. Что ты имел в виду? – интересуюсь я, надеясь, что на этот раз Рип мне ответит.

Он поднимает голову и указывает в сторону.

– Я ждал этого.

Проследив за направлением его пальца, замечаю, что небо переменилось. Луна окрасилась голубым, скрылась за скорбной сапфировой вуалью. Я вижу, как рядом стремительно падает звезда, а после исчезает за горизонтом.

– Ничего себе. Никогда не видела такого неба.

– Это скорбящая луна, – говорит Рип низким, почти… печальным голосом. – Случается раз в несколько лет. Раньше фейри собирались в этом королевстве, чтобы посмотреть на нее.

Горло сжимается, когда я замечаю блеск еще одной падающей звезды, которая словно нырнула в темное море. Внезапно я понимаю, почему эту луну называют скорбящей. Сейчас она выглядит синей-синей, безотрадной. Ночь, ее окружающая, проливает слезы звездного света.

– Богини создали эту ночь, чтобы мы помнили, – говорит Рип, и по рукам пробегают мурашки. – Фейри наблюдают, как мы чтим тех, кого оплакиваем. Чтобы помнить их.

На языке вертится вопрос: чью память он пришел сюда почтить, кого оплакивает. Но вопрос этот слишком личный, у меня нет права его задавать. Поэтому я смотрю, как голубой лунный свет становится глубже, закрашивая своим цветом облака.