Чемодан миссис Синклер - Луиза Уолтерс

– Слава богу, – прошептала миссис Комптон, погладив щечку Джона. Дороти до сих пор не верилось, что эта женщина оказалась ее союзницей. – Повезло этому малютке. О ней я позабочусь. – Миссис Комптон кивнула в сторону Эгги. – Если получится, пришли денег и для нее. Сумеешь?

– Да, конечно, – торопливо ответила Дороти.

Наверное, в ее тоне сейчас должна была звучать благодарность. Но она действительно была благодарна этой женщине.

– Спасибо вам, миссис Комптон. Вы были очень добры ко мне.

– Да брось ты!

– Как вы думаете, я честно поступаю? – вдруг спросила Дороти. После слов Эгги она чувствовала угрызения совести. – Вдруг Эгги права?

– Все у тебя будет хорошо, – успокоила ее миссис Комптон. – Забудь ты эту глупую девку и думай о будущем. Ни в какую полицию она не пойдет. И болтать по деревне не станет. Об этом я позабочусь. Никто у нас ничего не узнает. – Наклонившись к Дороти, миссис Комптон шепотом добавила: – Я тоже буду молчать, как и обещала. Оставь прошлое за спиной и думай о будущем. А назад никогда не оглядывайся. У тебя впереди – прекрасное материнство. Удачи тебе, Дороти.

Раздался свисток кондуктора. Миссис Комптон выскочила из поезда, захлопнула дверь. Дороти уложила безмятежно спящего Джона на сиденье, открыла окно и высунулась. Поезд набирал скорость, и фигуры на перроне быстро уменьшались. Миссис Комптон и Эгги сделались совсем маленькими. Никто из них не махал вслед поезду. Потом в утреннем сумраке и паровозном дыму исчез и сам перрон.

Вскоре поезд выехал за пределы Линкольна и теперь катился среди полей. На первой станции (вокзал этого городишки уступал линкольнскому) Дороти увидела солдат, матросов, летчиков. И ни одного полицейского. Дороти тревожно озиралась по сторонам. Спину заливали струйки пота, сердце колотилось. Но прозвучал свисток кондуктора, загудел паровоз, и поезд двинулся дальше по земле графства Ноттингемшир. На каждой станции Дороти замирала, ожидая увидеть полицейских, но их не было. Только военные. Остановки казались ей изматывающе долгими, и Дороти прилагала все усилия, чтобы выглядеть спокойной. Как давно она не ездила в поездах. С того самого момента, как отправилась в Линкольншир, навстречу Альберту и замужней жизни. Но тогда ей было ехать легко и весело. Воспоминания о том давнишнем ноябрьском путешествии немного успокоили Дороти. Однако страх подкинул ей новую мысль: вдруг полиция ждет ее в Ноттингеме, где она будет делать пересадку?

Нет. Пересадка прошла в спешке и суете, но без вмешательства полиции. На вокзале было не протолкнуться от солдат, матросов, летчиков. Нескончаемый поток молодых людей, шумных, смеющихся. Попадались и девушки в военной форме. Кого-то ждала гибель в ближайшие дни и недели, а кто-то будет жив и через пятьдесят лет. Почему судьба так капризна и непредсказуема? Или ей все равно, кого погубить и кого уберечь? Главное, чтобы продолжалась и торжествовала сама жизнь.

А вот и полицейский. Всего один. Когда Дороти проходила мимо, нагруженная ребенком, корзинкой, чемоданом и сумкой, полисмен сочувственно улыбнулся ей. Должно быть, миссис Комптон позаботилась об Эгги и ожидала, что Дороти позаботится о себе самой. Усилием воли Дороти отодвинула грустные мысли. Ей нужны душевные и физические силы, чтобы благополучно завершить путешествие и пережить этот длинный судьбоносный день. Она не сомневалась, что совершает самое главное путешествие своей жизни.

Но придется ли ей всегда оглядываться через плечо, ожидая разоблачения? Жить в постоянном страхе? Или со временем она успокоится и перестанет бояться, что окружающий мир узнает о подлоге и о том, кто настоящая мать Джона?

А Джон блаженно спал, насосавшись молока. Вагонная качка убаюкала его. Он лежал у Дороти на коленях. Она искренне радовалась такой перемене. В первом поезде малыш вдруг проснулся и она никак не могла его успокоить. Возможно, он чувствовал ее волнение. Понимая, что долгий и громкий плач мешает пассажирам, Дороти пришлось носить Джона по вагонным коридорам, проталкиваясь сквозь многолюдные группы военных. Совсем молодые ребята, они, как могли, коротали время в пути. Сидели на своих вещмешках, выглядывали из окон, курили, хохотали, пихали друг друга локтями. Несколько раз Дороти поймала на себе похотливые взгляды. Кто-то морщился от громких детских воплей. Но в этом поезде ее никто не знал и она не знала никого. Безвестность давала свободу. К этой свободе она будет стремиться до конца жизни.

На бирмингемском вокзале Нью-Стрит она сделала вторую, и последнюю, пересадку. Как и два предыдущих, этот поезд тоже был полон военных. И здесь тоже было сумрачно, шумно, накурено. Купе обогревались людским дыханием, но за тепло расплачивались спертостью воздуха. В коридорах царил ледяной холод. Когда в Бирмингеме она компостировала билет, ей предложили место у окна. Какой-то развязный, но добрый солдат забросил ее чемодан на багажную полку. Дороти забилась в угол и дала Джону третий по счету рожок козьего молока. В термосе оставалась еще одна порция. Дороти надеялась, этого хватит, чтобы утихомирить малыша на оставшееся время поездки. Только бы не пришлось снова менять ему пеленки! Дороти буквально молилась, чтобы он дотерпел до места. Она уже трижды меняла Джону пеленки на качающихся, холодных и грязных полах в вагонных коридорах. Ей вовсе не хотелось делать это в четвертый раз. Вагонные туалеты были настолько загажены, что она не отваживалась туда зайти.

Но что делать с грязными пеленками? Они лежали у Дороти в корзинке и откровенно воняли. Как же она не догадалась выбросить их в мусорный бак на платформе, пока ждала поезд? Придется это сделать сейчас. Подхватив Джона и злополучную корзинку, Дороти вышла в коридор. Улыбаясь, она проталкивалась сквозь курящих солдат. Те оглядывали ее с головы до ног. Найдя свободное окно, Дороти опустила корзинку на пол и одной рукой открыла створку. В окошко ворвался холодный ветер вперемешку с паровозным дымом, угрюмый, как дыхание смерти. Дороти выбрасывала грязные пеленки, и они исчезали. А поезд, качаясь и гремя, несся дальше, и серый январский день готовился уступить место сумеркам.

Без трех минут пять поезд остановился у платформы вокзала в Оксфорде. Вместе с ребенком и вещами Дороти выбралась из вагона. Ее путешествие почти завершилось. Теперь, когда они с Джоном находились в Оксфорде, далеко от Линкольншира, от Эгги, Нины и миссис Комптон, она почувствовала, что это действительно ее ребенок. Здесь никто не знал тайны его рождения. Дрожа от волнения и усталости, Дороти прошла в билетный зал и села передохнуть. Джон спал.

Отдыхала она недолго – всего несколько минут, а потом покинула вокзал. Целых семь лет она не видела родного города и сейчас восхищалась его знакомым величием и неистребимой атмосферой превосходства. В Оксфорде стало темнее обычного. Режим светомаскировки соблюдался здесь строго. Она решила, что пойдет пешком. Дороти ждал неблизкий путь к родному дому. Мать жила в северной части города. Идти туда, учитывая, что она не с пустыми руками, придется не менее часа. Она устала, очень устала, но решительно не хотела втискиваться в автобус. Хватит с нее транспорта. С некоторым облегчением Дороти отметила, что снега здесь меньше да и погода помягче. (Она успела привыкнуть к морозным вечерам.) Она шла по Джордж-стрит. У дверей кинотеатра «Риц» стояла очередь продрогших, утомленных войной людей. Им хотелось поскорее попасть в тепло и увидеть более интересную жизнь, чем их военные будни. Дороти шла мимо магазинов. Некоторые из них она помнила, другие нет. Все были уже закрыты: продавцы, как и она, возвращались домой.