Наша толпа. Великие еврейские семьи Нью-Йорка - Стивен Бирмингем

они отправились в столовую (в темных недрах этих урн маленькие Фрида и Морти иногда прятались от отца). Здесь же находился бронзовый барельеф детей Шиффа работы Огастуса Сент-Годенса, запомнившийся Фриде и Морти прежде всего тем, что им пришлось позировать перед ним в течение всего рождественского праздника.

В доме 932 по Пятой авеню жизнь семьи Шифф слилась в неизменную картину. День начинался с того, что хозяину дома помогал влезть в шинель Джозеф, мажордом Шиффа. «Нужен ли мне сегодня зонтик, Джозеф? спрашивал господин Шифф. Если Иосиф отвечал: «Да, пожалуй, сэр», Якоб отвечал: «Тогда я его не возьму». Таково было правило Иакова: Иосиф неизменно ошибался в погоде. (Джозеф, между тем, довольно успешно торговал на фондовом рынке и часто отмечал, что никогда не прислушивался к советам мистера Шиффа; он любил напоминать детям Шиффа, что достаточно богат, чтобы нанять собственного дворецкого, и мог бы, если бы с ним не обращались должным образом).

Пока происходил обмен мнениями с Иосифом, дети были выведены няньками в парадный зал, чтобы попрощаться с отцом. Иаков осматривал их, обращая особое внимание на чистоту носов и ногтей, и, если был удовлетворен, подставлял для поцелуя свою бородатую щеку. Затем медсестры вложили в руку каждого ребенка чистый белый носовой платок. От входной двери, размахивая платочками и крича «До свидания, папа! Дети смотрели, как Яков Шифф спускается по ступеням дома. Будучи приверженцем пеших прогулок, Джейкоб часто добирался пешком до Четырнадцатой улицы, прежде чем поймать такси.

Когда его дети подросли и пошли в школу, он настоял на том, чтобы они ходили пешком. Он не одобрял Майера Лемана, который возил своих детей в школу в карете. Отец и дети выходили из дома Шиффа вместе. От Семьдесят четвертой и Пятой они дошли до Пятьдесят девятой и Шестой, где Морти был сдан на хранение доктору Заксу. Затем Фрида с отцом отправились на Сорок четвертую улицу, где находился Брерли. Для Фриды это было полторы мили пешком. После школы детей встречала французская гувернантка, которая провожала их в долгий путь домой. Всю дорогу дети должны были разговаривать на французском языке. Затем следовал обед с гувернанткой, а затем «послеобеденные уроки», которые носили индивидуальный характер. По понедельникам и четвергам — катание в парке, по вторникам и пятницам — фортепиано, по средам — Библия. Каждое утро с 7:30 до 8:00 за закрытыми ставнями музыкальной комнаты дети занимались на фортепиано. Поскольку отец считал, что она страдает избыточным весом, Фриде были назначены уроки фехтования. Но поскольку, по его мнению, у лихого испанского преподавателя фехтования был «дьявольский блеск» в глазах, г-н Шифф распорядился, чтобы на занятиях присутствовала французская гувернантка. (Именно гувернантка заметила этот блеск и предложила такое решение, и, возможно, мастер фехтования смотрел именно на нее, а не на маленькую Фриду; гувернантку и испанца часто видели оживленно беседующими, а однажды обнаружили растянувшимися на дорожке для боулинга внизу, где они объяснили, что «споткнулись и упали»).

Ужин в 932-м был ровно в 6:30. Любой, кто приходил к столу позже этого времени, пропускал ужин. Джейкоб настоял на том, чтобы его дорожка для боулинга была использована. После ужина он спрашивал: «Ну что, кто будет играть со мной в боулинг?». Оба ребенка ненавидели боулинг, и на этот вопрос неизменно наступало молчание. Тогда Джейкоб вставал и, постучав по плечу, выбирал своего товарища по игре в кегли, и они вдвоем спускались на дорожку. (На товарища, разумеется, возлагалась задача установки кеглей).

По пятницам проводились семейные вечера. Субботы принадлежали Селигманам, а воскресенья — Лоебам. Однажды, когда его пригласили на пятничный вечер в другое место, Яков ответил: «Я взял за правило проводить вечер пятницы исключительно с семьей и ни при каких обстоятельствах не могу от этого отступать».

Личность Якоба Шиффа, казалось, добавила новую жесткость в социальную жизнь немецких евреев Нью-Йорка. По вечерам в пятницу семья собиралась в гостиной в круг, где патриарх благословлял каждого. Затем он читал короткую службу на немецком языке, после чего все тихо спускались к ужину. За столом Якоб Шифф произносил благословение, которое, как он любил говорить, сочинил сам, хотя на самом деле оно представляло собой пастиш из талмудических благословений:

Бог наш и Отец,

Ты даешь пищу каждому живому существу.

Ты не только дал нам жизнь,

Ты также даешь нам хлеб насущный для ее поддержания.

Продолжай благословлять нас милостью Твоей

чтобы мы могли делиться своим изобилием

с теми, кто менее удачлив, чем мы сами,

Да будет имя Твое благословенно во веки веков. Аминь.

Он всегда подчеркивал: «С теми, кто менее удачлив, чем мы сами».

E. Гарриман был асоциальным человеком и никогда не принимал приглашений на ужин, а вот Джеймс Дж. Хилл, наоборот, был частым гостем на ужине в доме 932 по Пятой авеню. В вежливом обществе Хилла никогда не жаловали, но Джейкоб Шифф восхищался им за то, как после паники 1873 года он вытащил железную дорогу из 27-миллионной ямы. Хилл любил поговорить, и когда он начинал, его трудно было остановить. В десять часов Джейкоб Шифф ложился спать, а в десять Джозеф приносил хозяину апельсиновый сок на серебряном подносе и сдержанно говорил: «Мистер Хилл, ваше такси ждет». «Высылайте!» легкомысленно отвечал Хилл и начинал рассказывать очередной анекдот, а Якоб Шифф сидел со страдальческим и расстроенным видом.

Легкомысленная манера Хилла не нравилась Джейкобу и в других случаях. Хилл обычно носил с собой небольшой мешочек с неограненными камнями, которыми он нервно поигрывал во время разговора, как бусинами для беспокойства у жителей Ближнего Востока. Однажды вечером Тереза Шифф залюбовалась одним из камней, который показался ей особенно красивым, и Хилл подарил его ей. Она подошла к мужу и своим маленьким, мягким голосом сказала: «Посмотри, что мне подарил мистер Хилл». Иаков посмотрел на него и сказал: «Только я дарю драгоценности своей жене. Отдай их». Она сделала так, как он ей сказал.

Все отдали. «Хотя он был небольшого роста, — рассказывал один из членов семьи, — его присутствие, казалось, всегда заполняло самый большой дверной проем, когда он появлялся. Достаточно было один раз взглянуть в эти голубые глаза, чтобы понять, что с ним нужно считаться».

Шифф был бы очень рад иметь Хилла в качестве банковского клиента. Но Хилл оставался верен Моргану, хотя Шиффу нравилось напоминать Хиллу за сигарой: «Я почти такой же большой, как он», а однажды он сказал: «Возможно, Морган не так велик, как ему кажется». Безусловно, союз Шиффа с Э. Х. Гарриманом делал