Падшая женщина - Эмма Донохью

Эби уже не спала; Мэри поняла это по тому, как внезапно стихло ее дыхание. Она повернулась и положила руку поверх одеяла. Бледный луч луны высветил старый шрам.

— Эби, — прошептала Мэри, — что случилось с твоей рукой?

Эби молчала так долго, что Мэри уже и не надеялась услышать ответ. Она и сама не знала, зачем пытается разговорить эту угрюмую женщину, но, в конце концов, другого общества у нее не было. И кроме того, ей нравилось принимать вызов.

— Проткнули ножом, — пробурчала наконец Эби.

— Правда? — спросила Мэри, побуждая ее рассказать больше. Однако Эби снова замолчала. — Как это произошло?

Она почувствовала, как Эби медленно пожала плечами и что-то пробормотала; Мэри не смогла понять, что именно.

— Что? — переспросила она.

— Воткнули в руку, и все, — прошептала Эби и не то усмехнулась, не то кашлянула — разобрать было трудно. Закутавшись в одеяло, она повернулась на другой бок, но отчего-то это не показалось Мэри недружелюбным. Спина к спине, они коротали эту долгую ночь, ожидая наступления утра.

Пришел февраль, свежий и яркий, как яблоко. Снег растаял, Уай и Монноу разлились. Всюду, куда ни падал взгляд Мэри, она видела влажную зелень. Никогда раньше она не знала, что земля может быть похожа на изумрудный бархат.

Миссис Эш заявила, что одной неделей тепла и света ее не обмануть, и вспомнила старую примету: если на День свечей[15]будет тепло и ясно, то жди вторую зиму.

Но, несмотря на ее мрачные предсказания, погода оставалась мягкой и теплой. Каждый новый день был еще на несколько минут длиннее предыдущего. Мэри даже не осознавала, насколько угнетающе действовала на нее темнота, пока ее настроение не начало день за днем улучшаться.

Однажды она вдруг поймала себя на том, что называет Джонсов «своей семьей».

— Моя семья — Джонсы с Инч-Лейн, — обронила она, болтая с другой служанкой у насоса на Монноу-стрит.

— Сестры Робертс первые в этих краях завели карету, — сообщила миссис Джонс вполголоса, так чтобы не услышал кучер. — Раньше они никогда не пользовались моими услугами. Как великодушно с их стороны послать за нами карету!

Мэри порылась в дорожном сундуке, стоявшем у нее под ногами.

— Возможно, стоит показать им вот этот поплин цвета бургундского?

— Непременно. И розовый тоже. Они любят яркое.

Колеса кареты вязли в густой грязи на Монноу-стрит. Мост в этой части города был очень древним, из серого с розоватым оттенком камня. Там движение совсем замедлилось; повозки и телеги плелись еле-еле. Въезжая на мост, навьюченные мешками лошади спотыкались, из прорех сыпалось зерно. Мэри заметила крохотную дверь. Кто-то жил там, в башне над воротами, у них над головой. Как только они оказались по другую сторону, что-то словно разжалось у нее в груди, как будто с нее сняли замок. Стало гораздо легче дышать. Мэри вспомнила, что сегодня первый раз, как она выехала за пределы города.

— А они красивые, эти сестры? — спросила она.

Карета подпрыгнула на ухабе и покатилась по подъездной дорожке. По обеим сторонам от нее тянулись густые заросли какого-то кустарника, а окна и без того были заляпаны грязью, так что теперь в карете было почти темно. Однако Мэри все же удалось разглядеть впереди Драйбридж-Хаус с цветными ставнями и резной дверью, и она тут же вообразила себе двух героинь из благородной комедии, блондинку и брюнетку.

— Когда-то, возможно, и были, — усмехнулась миссис Джонс. Ее позабавил этот вопрос.

Никогда в жизни Мэри не видела таких древних старух вблизи. Мисс Мария была тощей и высохшей, словно стручок фасоли, а ее лицо напоминало маринованный грецкий орех. На ней было закрытое платье с оранжевыми кружевами. Ее сестра, мисс Элизабет, вышла им навстречу в грязноватых французских туфлях без задников и зеленом шелковом платье-сак. Оно было старым, но прекрасной работы. «Если бы оно было на мне, все бы шеи свернули», — жадно подумала Мэри.

Хозяйка бросила на нее многозначительный взгляд, и Мэри поспешно присела в глубоком реверансе. Вся ее задача заключалась в том, чтобы держать, завязывать, разворачивать и сворачивать, и выглядеть при этом усердной и почтительной. Убеждать и уговаривать — это было дело миссис Джонс. Мэри казалось, что в воздухе стоит густой запах лести.

— Для зимнего бала? Как восхитительно. Нет-нет, мисс Мария, отнюдь! Это прекрасно подойдет для леди вашего возраста — как только вы могли усомниться!

Мисс Элизабет окружало воздушное облако розовой тафты.

— Видите, как этот цвет подчеркивает свежесть вашего лица?

Мэри опустилась на колени, на роскошный восточный ковер, чтобы застегнуть вышитую золотом подвязку на ее дебелой ноге. Жир собирался в толстые складки, словно атлас.

— Немного туговато, — пожаловалась мисс Элизабет.

— Ваша служанка ущипнула мою сестру! — рявкнула мисс Мария.

Служанка рассыпалась в извинениях. Хозяйка выразила свое бесконечное сожаление по этому поводу. В комнате становилось жарко. Розовые с золотом чулки морщились и не желали натягиваться.

— Принесите фижмы моей сестры, — приказала мисс Мария.

Мэри бросилась в чулан и вернулась с самыми огромными фижмами, которые ей только доводилось видеть. Должно быть, такие носили лет тридцать назад, не меньше, подумала она. Вместе с миссис Джонс они растянули их так, чтобы мисс Элизабет могла в них войти, а потом завязали у нее на талии. Фижмы коробились и раскачивались, и одна сторона почему-то все время оказывалась выше другой. В конце концов Мэри встала на карачки и забралась внутрь. Едва не теряя сознание от духоты и странного запаха, она возилась с запутавшимися лентами. Как же уродлива обратная сторона элегантности, пришло ей в голову. Снаружи доносились приглушенные голоса. Когда мисс Элизабет переминалась с ноги на ногу, пластины китового уса в ее корсете скрипели, словно оснастка корабля. Иона во чреве кита, вспомнила Мэри и хихикнула.

Извиваясь, она выбралась наружу. Мисс Элизабет любовалась своим отражением в большом зеркале и улыбалась, как дитя. Мэри незаметно стряхнула с себя пыль.

— Крайне вульгарно, — провозгласила мисс Мария.

У мисс Элизабет вытянулось лицо.

— Сними это, Элизабет. Ты знаешь, что я права.

Леди не полагалось думать о времени, поскольку они обедали не раньше шести. Желудок Мэри урчал, словно недовольный зверь. Но она была на подхвате, внимательно слушала, то и дело приседала, делала все, о чем ее просили обе мисс Робертс, и даже старалась предугадать их желания, так что в конце концов заслужила слабую улыбку мисс Элизабет.