Падшая женщина - Эмма Донохью

Любой, кто видел Мэри в эти дни, подумал бы, что эта девушка никогда в жизни не была на улице после полуночи. Возможно, она слишком остра на язык, да, но в целом очень и очень добропорядочна. По внешности Мэри ни за что нельзя было догадаться о ее старом ремесле. Иногда она и сама забывала, что ее история — ложь от начала и до конца, и ощущала себя беззащитной сиротой, которую жестокая судьба вырвала из объятий лучшей из матерей.

Как-то раз, когда миссис Джонс сидела за чаем с заказчицами, разговор коснулся некой Салли Моул. Впрочем, хозяйка и ее гостьи говорили о ней очень туманно, одними намеками.

— Ты с ней никогда не встречалась, — заметила миссис Джонс позже на вопрос Мэри: «Кто же она такая?»

— Она уже умерла. — Миссис Джонс покачала головой, делая мелкие, идеально ровные стежки. — Несчастное создание. У нее были… осложнения.

— Что за осложнения?

Миссис Джонс закатила глаза.

— От тебя так просто не отделаешься, Мэри Сондерс. Хорошо, если уж тебе так необходимо это знать, она была…

— Да?

— Салли Моул, она была местной… девицей. Она имела дело… с мужчинами. С разными мужчинами. — Миссис Джонс прикрыла рот рукой. — Боже мой. Какой ужас. Даже мурашки бегут по спине.

Мэри почувствовала, как внутри ее горячей волной поднимается стыд. Ей было почти дурно. Разные мужчины, подумала она. Мурашки по спине. Кровь обожгла ей щеки.

— Вот видишь? Я вогнала тебя в краску. — Миссис Джонс снова покачала головой, на этот раз укоризненно. — В твоем возрасте неподобает слушать о таких жутких вещах.

Мэри склонила голову и погрузилась в шитье.

Уже некоторое время Нэнс Эш старалась не сводить с лондонской девчонки глаз. Должен же хоть кто-то в этом доме быть бдительным. Поначалу она еще сомневалась и спрашивала себя: может ли быть так, что ее неприязнь к Мэри Сондерс вызвана всего лишь молодостью и привлекательностью этой девушки? Разумеется, она раздражалась, наблюдая за тем, как Мэри, такая юная и полная жизни, играет с Геттой в салки. Они гонялись друг за другом, словно щенки, натыкаясь на мебель и задыхаясь от хохота. И потом, новая служанка взяла за правило оспаривать или ставить под сомнение авторитет миссис Эш в самых незначительных и мелких вещах: в выборе слова, например, или в верности приметы. Разумеется, это делалось для того, чтобы подорвать доверие к ней в более серьезных вопросах. Мэри Сондерс была очень близка с хозяйкой; теперь эти двое были неразлейвода. В доме только и было разговоров, что о «руках ее матери» и «прирожденном таланте к шитью». Как будто пару вышитых цветочков можно назвать настоящей работой, достойной доброго слова! Как будто это можно сравнить с ежечасным трудом по воспитанию ребенка — да еще такого надоедливого и избалованного, как Гетта, если уж на то пошло!

Поэтому миссис Эш продолжала молиться и просить Господа ниспослать ей понимания, и терпения, и сил, поскольку делить кров с новой служанкой было нелегким испытанием. Лишь через несколько долгих недель она утвердилась во мнении, что лондонская девчонка на самом деле испорчена насквозь. У Мэри Сондерс было совершенно гнилое нутро.

Пока что у нее не было доказательств, лишь ощущения. Она чувствовала исходившую от девчонки порочность, и рано или поздно та должна была прорваться на поверхность и обнаружить себя. Миссис Эш находила утешение в Книге Иова.

Часто ли угасает светильник у беззаконных, и находит на них беда, и Он дает им в удел страдания во гневе Своем?

Они должны быть как соломинка пред ветром и как плева, уносимая вихрем.

— Есть в ней что-то неправедное. Тебе так не кажется? — спросила она однажды у Дэффи. Он вырезал для Гетты маленькую деревянную лодочку во дворе.

— В ком? — Дэффи удивленно посмотрел на кормилицу.

— В лондонской девчонке конечно же.

— О, вы все еще называете ее лондонской девчонкой?

— Я думаю, она красит лицо. Эти губы… у них очень неестественный оттенок.

— По-моему, ничего себе губы, — легко заметил он.

Миссис Эш бросила на него подозрительный взгляд. Не может быть, чтобы эта Сондерс уже запустила свои когти и в него?

— И я нисколько не удивлюсь, если она окажется воровкой. Говорят, в больших городах одни воры.

— Мне кажется, вы чрезмерно строги к ней. — Дэффи склонился над игрушкой; его парик слегка съехал набок.

— Знаешь, если заметишь за ней какую-нибудь ложь, ты должен немедленно сказать хозяйке. В этом состоит наш христианский долг, — важно добавила миссис Эш.

— А я думаю, наш христианский долг состоит в том, чтобы не совать нос в чужие дела, — пробормотал он.

Щеки миссис Эш побагровели. Раньше Дэффи никогда не отвечал ей так задиристо и непочтительно. Очевидно было одно: Мэри Сондерс заражала все вокруг неповиновением и дерзостью.

Однажды, когда девчонка отправилась на рынок, миссис Эш не поленилась забраться по скрипучей лестнице в комнату на чердаке, где спали обе служанки. И здесь она наконец-то нашла долгожданное доказательство. На матрасе были разложены лоскуты шелка и тафты всех возможных расцветок, свернутая в колечко серебряная нить и полоска кружев, намотанная на клочок бумаги — кажется, страницу из книги. На тонком коричневом одеяле бесстыдно распростерся сам грех, вернее, грехи: тщеславие, праздность и плод их союза — воровство.

Несколько часов миссис Эш хранила это знание в себе. Но днем, проходя мимо Мэри Сондерс в узком коридоре, она все же не выдержала.

— Я знаю о твоем преступлении, — без всякого вступления сообщила она и выставила руку, чтобы преградить девчонке путь.

Новая служанка заметно побелела.

— Следует ли мне сказать обо всем хозяйке, — почти вежливо продолжила миссис Эш, — или ты признаешься ей сама?

У Мэри Сондерс задрожал подбородок.

— В чем я должна признаться? — слабо спросила она.

Миссис Эш придвинулась ближе.

— Я знаю, ты нас презираешь и считаешь темными крестьянами, которые ничего на свете не видели. Ты думаешь, что ты лучше, потому что приехала из Лондона. Да мы и башмаков своих не замараем грязью этой мерзкой Гоморры! — почти выплюнула она и облизнула губы. — Но мы не настолько невежественны, чтобы не знать законов.

Мэри попыталась протиснуться мимо.

— Не укради! — возвестила миссис Эш голосом Моисея.

Девчонка замерла и уставилась на нее.

— Не укради? — повторила она.

Как будто она и понятия не имела, как это называется!

— Разве закон не считает это воровством? Утаивание остатков от хозяев, не важно, при каком ремесле, не важно, для продажи или с другими намерениями. Это, — она рывком вытащила из кармана разноцветный лоскутный ворох, — принадлежит твоим хозяевам, и ты прекрасно это знаешь. Это шелк! — Миссис Эш потрясла ярко-синим лоскутом. — Этот закон известен даже мне, и не притворяйся, что ничего не понимаешь!