Великий князь - Алексей Кулаков

Поразмыслив некоторое время, Димитрий вызвал стражника и приказал доставить перо, чернила и бумагу. Дождавшись искомого, прямо на столе написал короткое послание, заверив оное своей тугрой, затем стянул с пальца перстень-печатку с Фениксом. Мимоходом сдул подложенный под золотой ободок березовый листик (чтобы в парилке не жгло), после чего и перекинул знак власти с грамоткой своему верному слуге. Был бы не верный, так сдал бы своего повелителя архиепископскому боярину, так ведь?.. Вернее, попытался бы это сделать до того, как умереть от обширного инсульта.

- Перстень откроет путь в Александровскую слободу, где укроетесь от недоброго взгляда и внимания. До того как приеду, вои твои под замком посидят, раненых Дивеева излечит. Ступай и исполни все в точности.

Один из братьев Колычевых ушел, другой пришел - а внешне ничего не изменилось. Все так же на коленях, и тоже с черной весточкой: ученица Аглая, которую и сопровождал молодой стряпчий, поручение своего наставника и господина выполнить не смогла. По самой уважительной причине - к ее приезду травница Берисава уже три дня как была мертва.

- Обвинена в волховстве и гадании на костях человеческих, а тако же изобличена как еретичка, в бога неверующая. Разрешением великого государя, царя и великого князя Иоанна Васильевича всея Руси, и по слову архиепископа новгородского Пимена - ее в январе при всем честном народе под лед и спустили.

Глянув на первенца того самого великого князя, стряпчий незнамо зачем добавил:

- Говорят, книги у нее бесовские нашли. Свидетели были, что травница та чернокнижием и ведьмовством занималась, порчу наводила. Она, говорят, не сильно и запиралась, когда...

Сквозь неплотно прикрытую створку послышался дробные шлепки голых пяток - затем дверь резко дернулась, и в предбанник влетел царевич Иоанн Иоаннович, разом охвативший все помещение заметно потемневшими глазами. Из одежды на нем был золотой нательный крестик, браслет из массивных пластин сердолика на левом запястье (подарок старшего брата), и охотничий кинжал в правой руке. Сморгнув и поискав глазами того, кто вызвал у старшего брата жгучее желание убивать, Иван остановил взгляд на стряпчем. Еще раз моргнул, затем глянул вниз, на своего все еще налитого силой "богатыря"... И быстро нашел уважительную причину столь неожиданного появления:

- Оголодал!..

Всадив дамасковый клинок в копченую курицу (и едва не пришпилив ее к столу вместе с серебряным блюдом), разгоряченный любовными утехами Иван победно вздел кинжал вверх - что бы тут же нанизать на острие парочку румяных медовых лепешек. Развернулся, непринужденно утянул с полки последний запечатанный кувшинчик с бургундским - после чего и исчез, сверкнув напоследок свежими царапинами на спине и поджарых ягодицах.

- Ступай себе с Богом.

Оставшись в одиночестве, Дмитрий долго глядел в никуда разом постаревшими глазами. Звонко щелкнула пивная кружка, разделившись из-за трещины на две неравные половинки; резко почернело дерево стульца; ближний край стола начал потихонечку темнеть и растрескиваться...

- Что б ты сдох, Пимен!..

Закрыв глаза и с трудом успокоившись, государь Московский и всея Руси нацедил себе пива в серебряный ковшик. Странно-шаркающими шагами зашел в парную, выплеснул хмельной напиток на каменку - и равнодушно переждав слабенькую волну раскаленного воздуха, улегся на верхнюю полку. Закрыл глаза, отворачиваясь к стенке, и беззвучно прошептал напоследок:

- Проклятые фанатики...

Пятого марта года семь тысяч семьдесят седьмого от сотворения Мира , понеслась-покатилась по городам и селам Северо-Восточной Руси печальная весть - о том, что покинул земную юдоль бывший архипастырь Макарий. Отошел он в малой келии Пафнутьевского монастыря - того самого, где когда-то отринул мирское и принял пострижение. Весна, начавшаяся с такой потери... Разве может она быть хорошей? Так и оказалось. Последний снег сошел с полей только в середине мая, а потом зарядили холодные дожди, сгноившие семенное зерно прямо в пашнях. Озимые почти у всех вымерзли, а яровые?.. Ну, кое-где урожай обещался быть вполне пристойным - но прокормиться с него целой державе было делом просто-таки немыслимым.

- Помимо того отпущено устроителям Засечной черты хлебным жалованием без малого восемь тысяч даточных четей ржи, да в треть того - пшеницы. Что же касаемо людишек черносошных, что по уговору да ряду дороги мостят меж городами, то им к началу июля для кормления отпущено...

И был бы мор, глад и плач великий по земле православной, если бы царь Иоанн Васильевич не позаботился о народе своем. Еще шесть лет назад повелел он отстроить амбары да лабазы каменные, и все прошедшие года зорко следил, как закрома государственные наполняются-сохраняются. А как наступило лихолетье, так по всем городам и весям поскакали гонцы-глашатаи - приглашая людишек поработать на благо родной земли. Копать глубокие рвы и высокие валы на Засечных чертах, рубить из крепкого леса порубежные крепостицы, прокладывать дороги и строить мосты. Да ту же руду копать или дикий камень долбить, если ничего другого не умеешь - все лучше, чем с голоду пухнуть, или на большой дороге с кистенем счастья пытать!

- Я услышал достаточно. За усердие хвалю!

Князь Скопин-Шуйский, зачитывающий с длинного свитка месячный отчет о тратах зерна из государственной Хлебной казны, тут же поклонился и сел на свое место - а вместо него укоренился на ногах князь Бельский. Звучно кашлянул, ударил своим посохом головы Боярской Думы о каменный пол - и тотчас в Грановитую палату занесли семь больших серебряных блюд, накрытых кусками нарочито-грубой дерюги.

- Пришел обоз с Камня, с добрыми вестями и разными богатствами. И теперь надлежит нам помыслить, как прибыток сей обернуть...

Говорил со своего трона великий князь Иоанн Васильевич, да только мало его кто слышал и слушал - потому что с первыми словами служки убрали с блюд ткань. На первом была россыпь золотого песка с частыми вкраплениями мелких самородков. Второе занимал ворох мехов - соболиных, куньих, бобровых и лис-чернобурок. На третьем, самом большом, в обычных деревянных чашах переливались на свету самоцветные каменья: изумруды соседствовали с аметистами и турмалином, а рубины и топазы затеняли своей красотой горный хрусталь, уступая в оной только трехцветным бериллам. Поистине, завораживающее зрелище! После такого темные слитки меди и небольшая железная крица на четвертом подносе смотрелись откровенно жалко. Пятое блюдо порадовало увесистым куском малахита. На шестом лежали бруски серебра - седьмое же, самое маленькое, до самых краев было усыпано крупными кристаллами соли.

- А посему жду от вас, думные мужи, совета дельного и мудрого!..

Боярская Дума на это только многозначительно молчала, старательно "переваривая" тот факт, что неясные слухи превратились в самую настоящую реальность. Которую можно было не только обсудить, но и попробовать на зуб, или пощупать руками. Про меха сразу было понятно, для того и двигались за Урал и в Сибирь. Соль тоже ожидали, на медную и железную руду твердо надеялись, самородному золоту радовались... Нет, ну надо же - самоцветные каменья и серебро!?!