Любовь и бесчестье - Карен Рэнни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты был очень добр ко мне, — сказала Вероника, наконец, чувствуя себя неуклюжей и глуповатой.
— Я вовсе не был добр, — ответил он. — Ради Бога, Вероника, не приклеивай мне этот ярлык.
— Монтгомери, — начала Вероника, решившись на риск, — если ты страдаешь, может быть, я могла бы облегчить твое бремя. Мне стало намного легче, когда я рассказала тебе о своих родителях. Разделенная скорбь переносится гораздо легче.
Она сделала к нему шаг, потом еще один.
— Люди не могут выносить такую боль, как ты, Монтгомери.
— Иногда боль — это расплата, Вероника, — ответил он тихо.
— За что тебе приходится расплачиваться? Что ужасного ты совершил?
Монтгомери протянул к ней руку и дотронулся кончиками пальцев до ее щеки.
— Возможно, тебе лучше не знать об этом, Вероника.
Она почти ожидала, что муж оставит ее, скроется в темноте, молчаливый, надменный, неколебимый. Но вместо того чтобы уйти, он положил руки ей на плечи и легким движением привлек ее к себе. Вероника вошла в кольцо рук и прижалась щекой к его груди.
Долгие минуты они так и стояли, сжимая друг друга в объятиях.
— Ты должна уйти, — сказал он, наконец, отступая на шаг.
— Ты пойдешь со мной?
— Мне надо сделать кое-какие приготовления. Завтра утром я поднимусь на воздушном шаре.
— Могу я подняться с тобой?
— Нет, — ответил Монтгомери. — Я буду испытывать навигационную заглушку.
— Это опасно?
Он не ответил, только потянулся к ней и погладил ее щеку тыльной стороной ладони.
— Возвращайся в Донкастер-Холл. Сейчас свежо, и ты неподходяще одета для ночной прогулки. Я приду, как только смогу.
Вероника повернулась и неохотно оставила его.
Позже она проснулась от прикосновения его рук, скользящих по ее коже. Не произнося ни слова, Монтгомери соблазнял ее. Его голова нырнула вниз, и ее сосок оказался между его губами. Он осторожно и нежно потянул его.
Сердце Вероники раскрылось. Кровь с шумом ринулась по жилам. Тело охватил пожар. Он заставил ее положить руки на его бедра, а голову поднять навстречу его поцелую и рванул к себе. К моменту, когда в комнате забрезжил рассвет, они все еще двигались вместе, ища утешения друг в друге и получая его.
— Все будет хорошо, Норма, — говорила Вероника, похлопывая девушку по спине.
Молодая горничная продолжала рыдать, зарывшись лицом в носовой платок. Ее плечи вздрагивали. Вероника потянулась за чашкой, налила чаю и заставила девушку выпить его.
Солнечный свет, струившийся в широкие окна за их спиной, танцевал на волосах Вероники и высекал из них золотые и рыжие искры.
Монтгомери остановился у двери в Розовую гостиную и с любопытством прислушался.
— Почем вам знать, леди Фэрфакс? — спрашивала девушка. — Этого не знает даже миссис Броуди, а уж она-то знает все.
— Не важно, — ответила Вероника, когда девушка вопросительно посмотрела на нее. — Сейчас важно составить план на будущее. Ты можешь родить младенца дома?
Девушка снова разразилась слезами.
— В таком случае нам надо найти для тебя дом, Норма. У тебя есть друзья или другие родные?
— В Глазго есть кузина, леди Фэрфакс.
— Тогда мы напишем ей, Норма.
— Я не хочу ее обременять, леди Фэрфакс.
Несколько минут прошло в молчании, и, осторожно заглянув в комнату, Монтгомери увидел, как девушка обхватила руками Веронику, а та обнимает ее в ответ и похлопывает по спине.
По-видимому, девушка узнала, что у нее будет ребенок, и теперь ее собирались отослать к родным. Это решение не было необычным. Но то, что Вероника сказала дальше, очень отличалась от того, чего он ожидал.
— Тебе не придется ехать к родным без единого пенни, Норма. Я позабочусь об этом. У тебя будут свои средства. Ты не окажешься в роли бедной родственницы.
— О, я не могу их взять, леди Фэрфакс, — сказала Норма, отстраняясь и вытирая глаза. — Это было бы неправильно.
— Неправильно то, что Уильям оставил тебя в таком положении и исчез.
— Он хороший человек, леди Фэрфакс. Он просто испугался.
— Это вообще не по-мужски, Норма, — возразила Вероника твердо. — Мужчины не убегают от сложностей. Они встречают их с открытым забралом. Они не боятся их.
Разве все так? В последние пять лет Монтгомери много раз случалось пугаться и бежать с такой скоростью, будто за ним гнался дьявол. Обстоятельства, а возможно, и гордость заставляли его замирать на месте. Но между тем, что он хотел бы сделать, и тем, что вынужден, часто была огромная разница, и страх, черт бы его побрал.
Когда он вошел в комнату, Вероника покачала головой. Однако Монтгомери не обратил внимания на ее знак и подошел к Норме. Неуклюже похлопал девушку по плечу.
— Уильям — парень из Донкастер-Холла? — спросил он.
Норма выглядела не только напуганной его присутствием, но, судя по всему, не могла даже ответить.
Монтгомери ободряюще улыбнулся и снова похлопал по плечу.
Норма быстро заморгала, губы ее сложились в решительную улыбку, и она посмотрела на него в упор.
— Нет, ваша милость, — сказала она наконец.
— Скажи миссис Броуди, что я предоставил тебе день отдыха. Ступай в свою комнату и отдохни, Норма. Все будет хорошо.
Она медленно встала и кивнула:
— Если вы так говорите, сэр.
Когда девушка ушла, он повернулся к Веронике:
— Я пришел за тобой. Все остальные уже на месте и ждут, когда я стартую.
Они вышли из дома, и, когда приближались к арочному мосту, Монтгомери кивнул, приветствуя людей Донкастер-Холла. Большинство молодых людей, включенных в команду по их собственному желанию, должны были держать тросы. Что же касается женщин, то они собрались на мосту, чтобы лучше видеть воздушный шар.
Монтгомери подвел Веронику к тому месту, где стояла Элспет.
Впереди виднелась полностью надутая оболочка шара, примерно в три раза превышавшая размер его самого. Вся конструкция была величиной с винокурню, находившуюся позади него. Голубой шелк трепетал на слабом ветру, будто побаиваясь совершить свое первое путешествие. Новая форсунка, специально предназначенная для шара подобных размеров, располагалась у жерла и издавала звук, похожий на рев.
Глаза Вероники широко раскрылись, но она не произнесла ни слов одобрения, ни предостережения, даже не высказала любопытства. Монтгомери стоял лицом к ней и ждал, пока голова ее не запрокинулась и их взгляды не встретились. И только тогда заметил, что она дрожит.