Любовь и бесчестье - Карен Рэнни

— Не бойся, Вероника, — сказал он тихо, потом склонился к ней и на глазах у собравшейся толпы поцеловал жену.

Она качнулась к нему и положила руки ему на грудь.

Монтгомери прервал поцелуй, грозивший затянуться надолго, погладил Веронику по щеке тыльной стороной ладони и улыбнулся:

— Все будет хорошо.

Однако было похоже, что она не очень поверила ему.

Поколебавшись, Монтгомери направился к винокурне. Впрочем, порой действия более убедительны, чем слова.

— Сегодня великий день, Рэлстон, — сказал Монтгомери, приближаясь к гондоле. Он сделал знак десяти мужчинам, удерживавшим летательный аппарат за тросы.

Оболочка шара все еще вибрировала, будто выказывая нетерпение, как породистый крылатый конь.

— Все в порядке, ваша милость. Все готово.

Оба мужчины, господин и слуга, подняли глаза на гигантскую оболочку голубого шелка. Этот шар отличался от того, на котором Монтгомери летал с Вероникой.

Первый предназначался для изучения воздушных потоков. Этот совсем для другого: чтобы управлять ими. Его оболочка была больше, имела овальную форму и острый нос. А гондола прямоугольной и много длиннее гондолы первого шара.

Если бы эта конструкция и этот опыт полета оказались успешными, Монтгомери намеревался подать петицию правительству Соединенных Штатов с предложением реформировать Корпус воздухоплавания. Воздушный шар имел практическое применение в качестве шпионского приспособления, с тем чтобы с его помощью следить за передвижениями войск противника во время войны.

— Я бы попросил тебя сопровождать меня, — сказал он Рэлстону, — однако ты уже дал мне понять свое отношение к воздухоплаванию.

— Если бы вы попросили меня, я бы ответил отказом, ваша милость. Я шотландец по рождению, британец по закону и горец милостью Божьей, но я не орел.

Монтгомери рассмеялся, ступил в гондолу и принялся в последний раз проверять состояние форсунки.

К его удивлению, Рэлстон, сияя, извлек бутылку вина:

— Думаю, вы не станете возражать, сэр, но я взял это вино из погреба, чтобы окрестить ваш корабль.

— Я назову его «Бестрепетный», — сказал Монтгомери, думая о Веронике.

— Отличный выбор, — одобрил Рэлстон. — Это значит «бесстрашный».

— Или «отважный», — сказал Монтгомери.

Рэлстон вручил ему откупоренную бутылку.

Монтгомери вылил немного вина на траву возле гондолы.

— Нарекаю тебя «Бестрепетным».

Рэлстон растянул рот в улыбке, и это непривычное выражение лица сделало его лет на двадцать моложе.

Монтгомери надел рукавицы, повернул горелку, поставив ее на полную мощность, и отсалютовал Рэлстону.

— Удачи, ваша милость! — крикнул Рэлстон, перекрывая гудение пламени.

— Отпускайте тросы, Рэлстон! — вторил ему Монтгомери.

Рэлстон кивком подал знак четырем рядам мужчин, и те начали медленно приближаться к гондоле, придерживая тросы.

Обитатели Донкастер-Холла закричали «ура», когда воздушный корабль начал медленно подниматься. Монтгомери улыбнулся, приятно удивленный их энтузиазмом, и взмахнул рукой. Но минутой позже занялся неотложными делами, связанными с управлением полетом: проверил форсунку, навигационные лопасти и тросы, ведущие к заглушкам.

Как и всегда, подъем на первые двадцать футов вызвал у него такое ощущение, будто его живот рванулся вниз, к ногам. И тотчас же его омыла волна ликования, и кровь быстрее заструилась по жилам.

Пока Монтгомери парил над колышущейся толпой шотландцев, не испытывал чувства одиночества. Люди Донкастер-Холла приветствовали его с гораздо большим радушием, чем он был готов принять. Он был одиннадцатым лордом Фэрфаксом-Донкастером, и они просто признали тот факт, что временно им стал американец.

Холмы вокруг Донкастер-Холла были настолько зелеными, что издали даже отливали синевой и их красота будила в нем инстинкт плантатора. Среди дальних холмов паслась чертова уйма овец, упорно льнущих к каменистой земле у подножия гор. Если бы не овцы, его дед остался бы в Шотландии.

Овцеводство было не в его вкусе, как не привлекало и Монтгомери. Дед скорее был склонен стать арендатором или нанялся бы на службу в Донкастер-Холл служить другому Фэрфаксу. Надо будет расспросить Эдмунда, подумал Монтгомери, о других наемных слугах Донкастер-Холла. Что их здесь держало? Система кланов отошла в прошлое. Возможно, они были привязаны к земле, к стране и к этому месту?

Вероника ощущала точно такую же связь с родными местами.

«Я шотландка, Монтгомери. Мое место здесь».

Монтгомери парил теперь между Донкастер-Холлом и Бен-Уиллисом. Если его устройство сработает, он сможет отвести свой воздушный корабль обратно домой. Если нет, он, как и его шар, окажется во власти ветров, и приземление станет возможно, только если он стравит давление в шаре и выпустит часть нагретого воздуха из его оболочки.

Монтгомери приступил к своему первому действию, слыша ободряющие крики и чувствуя, что и сам готов к ним присоединиться, потому что ему удалось заставить корабль проплыть над домом. Однако вторая попытка сделать поворот оказалась такой же безуспешной, впрочем, как и первая, а его улыбка так и оставалась приклеенной к лицу.

Его внимание привлек странный звук — какое-то шипение. Монтгомери поднял глаза и увидел, что пламя горелки из ярко-синего стало оранжевым, а потом вообще исчезло. Потянувшись вверх, он попытался снова зажечь форсунку, но пламя не появилось.

Впрочем, никто из наблюдавших за ним не закричал.

В последний раз, когда возникла подобная неполадка с горелкой, Монтгомери парил над фортом Монро. И в тот раз им с помощником пришлось приземлиться в реку, и эта посадка могла стоить жизни им обоим, если бы пришлось садиться на землю.

Новая попытка зажечь горелку тоже не увенчалась успехом, но в течение еще нескольких минут шар оставался в воздухе, и это дало ему возможность приземляться постепенно. Монтгомери не стал впадать в панику. Годы тренировок вооружили его знанием всех возможных неполадок и способностью действовать быстро и разумно.

Все было бы отлично, если бы чертова гора не оказалась так близко.

Было бы идиотизмом выжить в войне, продолжавшейся четыре года, и так нелепо погибнуть в Шотландском нагорье в такой прекрасный день.

В ту минуту, когда великолепный воздушный корабль Монтгомери был виден на фоне неба и походил на огромное рукотворное синее облако, горло Вероники сжало спазмом, а сердце наполнилось гордостью. Монтгомери это удалось. Он сделал это один, сумел заставить воздух служить себе. Он стал богом и управлял машиной, созданной им самим.

Будто показывая, как он талантлив, корабль изменил направление, сделал поворот влево, кружа над Донкастер-Холлом. Толпа, в которой стояла Вероника, разразилась радостными криками, люди замахали руками.